— Добро! Деньги вот на дорогу. И деньги, и челобитную спрячь подале, чтобы поближе взять. Сполнишь наказ, господь тебе воздаст! Прощай. Мы уходим.
Бориска был как во сне. Голос попа Германа звучал властно, перечить не моги, все едино без пользы… Когда Бориска распахнул на груди азям, пряча бумагу с кисой, один из чернецов уставился на ладанку, висевшую у помора на шее.
— Откуда у тебя эта ладанка? — спросил он.
Отвечать не хотелось, да и нельзя было: он ничего не говорил Корнею о семье. Бориска промолчал, запахнул азям, затянул потуже пояс.
— Что привязался к человеку, Феофан? — сказал Корней. — Иди, брат, иди, не заставляй отца Германа ждать.
Феофан пристально глянул на Бориску нагловатыми водянистыми глазами и пошел к выходу. У двери оглянулся:
— Родом-то из каких мест?
— Корнею земляк.
Чернец недоверчиво покачал головой, скрипнул дверью.
Когда братья остались вдвоем, Корней, взяв Бориску за плечи, повернул его к себе.
— Феофан пришел в монастырь из Холмогор. Ты ведь жил там, и ладанки этой в тот приезд у тебя не было.
Бориска обнял брата:
— Когда-нибудь расскажу про ладанку. Прощай, братуха! Доставлю вашу челобитную.
— Я верю. Храни тебя господь!
Уже в дверях Бориска спросил:
— Как того Феофана в миру звали?
Корней ответил:
— Федькой.
Долог путь от Белого моря до Москвы белокаменной. Каргопольский обоз, к которому пристал Бориска, двигался по древнему, проторенному новгородцами, исхоженному поморами торговому тракту. Скрипел обоз тележными колесами в дремучих лесах, чавкал по грязи моховых болот, катил вдоль берегов леших озер, плыл по Онеге-реке, бурливой и порожистой. Версты, версты… Мерились они, бесконечные, не полосатыми столбами, не дощечками с цифирью — знали путники, коли показалась изба Мокейки Дрючка, стало быть, отмахали от Кривого урочища десять верст, а минуют Дикое болото, значит, до заимки Будилки-охотника рукой подать — всего-навсего тридцать четыре версты. По дороге попадалось дичины всякой: пестовала птица своих птенцов, зверь — детенышей. Учуяв человека, звери со всех ног убегали в спасительную чащобу, да никто за ними не охотился — не подошло время. Зато на людей набрасывались тучи гнуса, и не было от него спасу ни днем, ни ночью.
Везли каргопольцы соль в рогожах с соловецких варниц и всю дорогу подсчитывали, какую корысть получат от продажи ее белозерцам да вологжанам. Сами деньгу немалую платили и продавать будут лишь за серебро с малой толикой меди. Не брать-то медь нельзя — живо в съезжую поволокут, а возьмешь маленько — и расспросных речей избежать можно…
В Каргополе распростился Бориска с обозниками, побрел искать попутчиков до Москвы либо, на худой конец, до Вологды. Одному пускаться в путь было опасно: озоровали по тракту лихие люди, не щадили ни купца, ни нищего…
От набегов воровских людей и неприятеля построен в Каргополе город деревянный с девятью башнями. Крепко рублены те башни, особливо Троицкая да Воскресенская, венцы выложены осьмериком, плотно посажены.