Над Белой башней повисло маленькое злое солнце. Откуда-то тянуло гарью. Было знойно, пыльно и душно. «Быть грозе», — подумал Бориска и, увидев, что Корней уже проходит Святые ворота, бросился за ним.
Выйдя из крепости, Корней свернул к часовне, белевшей на берегу бухты, и Бориска решился окликнуть брата. Тот в недоумении остановился.
— Ты… — молвил и, помолчав, спросил: — Был там?
Бориска понял, кивнул головой.
— Так-то, братуха, — ноздри у Корнея раздувались, лицо было мрачным.
— Бросил бы ты эту затею, — проговорил Бориска, — живи тихо…
— Дурак! — оборвал его старший. На губах появилась вымученная улыбка. Он положил руку на Борискино плечо.
— Прости, братуха. Не в себе я.
Они побрели к часовне. Корней толкнул дверь, сбитую из толстых скрепленных коваными жиковинами досок, и первым вошел в небольшое, пахнущее сыростью помещение.
На полках по всем стенам стояли иконы старых и вторых писем. Штилистовые и средние иконы старых писем резко отличались от других обилием зеленого света, красочным фоном и четкими тенями. Их было много наверное, часовня давно выстроена, может быть, еще во время игумена Филиппа, — стояли тут иконы в серебряных ризах с подвешенными пеленами, парчовыми и бархатными, перед ними в тяжелых подсвечниках — пудовые свечи. С потолка свисало паникадило с репьями, перьями и витыми усами на бронзовых цепях.
— Посидим, — произнес Корней опускаясь на истертые каменные ступени. Зачем приехал?
Бориска сбивчиво рассказал про свои мытарства, лишь умолчал о жене и сыне — постеснялся. Корней, казалось, не слышал брата. Не отрываясь, глядел он в узкое решетчатое оконце, и Бориска вконец сбился, кончил кое-как. Зря он сюда приехал: братухе не до него, своих дел по горло.
— Ты мне брат родной, — молвил Корней, не поворачивая головы, — от одной матери мы, одним молоком вскормлены. Не должно быть промеж нас ни стены, ни розни. Я тебя выручу, но и ты помоги мне.
— Спаси бог, братуха, говори — сполню.
— Зрел, что седни в трапезной творилось?
— Все видел. Шумел на вас архимандрит и верно шумел: нечего зря народ мутить. Без того тошно. Звезды хвостатые на небе появляются. Пропадем с вашей верой никонианской.
Корней криво усмехнулся, поглядел на брата с сожалением:
— Тебе ли судить о правоте веры.
— А что? Мастер лодейный Дементий сказывал, что до Соборного Уложения жить было сносно, ныне же дыхнуть не дают.
— Так ведь не Никон же Уложение утвердил, до него бояре старались. Патриарх нынче как раз хулит законы поносными словами, о народе печалится.
— Кто его знает, я с ним беседу не вел.
Помолчали.