Толпа волновалась, обрастала любопытными.
На колокольне ударил, сотрясая воздух, большой колокол, гул голосов на минуту смолк, потом весь двор пришел в движение, люди забегали, как муравьи.
— Собор! Большой собор!
Толпа хлынула к дверям трапезной. Бориска, подхваченный людским потоком, не противился, не старался вырваться: на соборе, верно, будет Корней — искать не надо.
В трапезной толпа расплескалась надвое: в одной стороне чернецы, в другой — миряне Бориску сжали, но он подвигал плечами, стало посвободнее.
— Чаво распихался? — пробасил кто-то сзади.
Бориска оглянулся, увидел рыжебородого мужика, вспомнил чеботную палату и мастерового в окне, Сидора Хломыгу. Тот тоже признал помора:
— Здорово, детина!
— Здравствуй и ты!
— Давно ли ты в святом месте, слуга Неронова?
— Вчерась приехал… А Неронову я не служу. Пошто собор-то?
— Доподлинно не ведаю, да поглядим. Вон архимандрит идет.
Отец Илья, худой, бледный и возбужденный, опираясь на посох, прошел к своему месту, благословил братию, потом — мирян, подал знак рукой. Все, кто смог, разместились на лавках.
Архимандрит положил обе руки на посох, остался стоять. Шум утих. Стало слышно, как за открытым окном чвиркают воробьи, гуркают на карнизах голуби. Кто-то тяжело вздохнул.
Бориска нашел глазами брата. Корней стоял неподалеку от настоятеля, прислонясь спиной к простенку между окнами и скрестив на груди руки. Недобрый взгляд его был устремлен на архимандрита.
По правую руку настоятеля сидел знакомый пегобородый старец с прищуренным глазом и беспокойно поглядывал по сторонам. Слева горбился другой, изредка поглаживая пышную бороду.
Настоятель с печалью во взоре заговорил негромко:
— Братия во Христе, миряне и богомольцы, чада мои, пробил час. Боле нет сил молчать, надобно спасать души.
Собор заволновался, задвигался. Отец Илья поднял руку, в глазах стояли слезы:
— Грядут, чада мои, тяжкие времена, понеже восстали новые учителя, и они же нас от веры православной и от преданий отеческих отвращают, — голос настоятеля крепчал, — велят нам служить на ляцких крыжах, по новым служебникам, кои неведомо откуда взялись.
— Взялись знамо откуда, с Иверской! — загремел по трапезной голос могучего чернеца. — А почто те книги прячете, то нам неведомо.
— Архидьякон Евфимий, — шепнул Сидор, — ухитрился службу по-новому справить. Наказан был.