Растрепанная и успевшая сильно перемазать мордашку чем-то похожим на сажу. Со второй ракетой в руке и пустым блуждающим взором.
- Ну, блин, засада! - Она похлопала густыми ресницами и нервно дернула плечиком. - Я уже думала, что нам хана. - И сообщила совершенно бесстрастно, так, будто только что прокатилась на карусели, а не выбралась из сущего ада. - Я в этой свалке отбила себе все бока.
"Если только бока, то слава Богу, - облегченно подумал я и обернулся к пилоту проверить, не затевает ли он еще какую-нибудь пакость, пока я отвлекся. Но там все было спокойно. Пожалуй, летчик сейчас не мог помышлять ни о чем, кроме того, как бы не грохнуться в обморок и не потерять управление. Сидел, судорожно вцепившись в рукоятку и то ли от усердия, то ли от боли выпучив зенки, как кот, который гадит на подушку хозяина. По бледному лицу струились тонкие ручейки пота, штанина потемнела от крови. - Не мешало бы его перебинтовать. Еще пригодится. Но это попозже. А пока надо разобраться с остальными. Кого связать, кого обыскать, а кого и добить".
- Что там сейчас? - спросил я у Кристины, кивнув в глубину салона, из которого, как это ни странно, не раздавалось ни единого звука. Ни единого шороха. Вообще-то, меня это устраивало. Но в то же время и настораживало. - Что, все передохли? Осталась лишь ты?
- Не знаю, - качнула головой Крис. - Может быть. Вот этот, - небрежно коснулась она носком кроссовки валявшегося у нее в ногах мертвого подполковника, - когда все началось, выхватил пистолет, но выстрелить не успел. Вертолет вдруг стал падать, началось черт знает что. Все перевернулось. Я ничего не помню.
- А где волына? - насторожился я.
- Какая волына?
- Та, из которой он, - посмотрел я на труп пэвэошника, - в тебя целил.
Крис не ответила, лишь молча пожала плечами.
- Ладно, держи. - Я сунул ей пистолет, а взамен забрал себе ракету. - Не спускай глаз с этого камикадзе, - кивнул на застывшего в кресле пилота. - Если опять начнет проявлять активность, стреляй во вторую ногу. И при этом покрепче держись, чтобы не летать по кабине. - Я еще раз окинул взглядом второго пилота, потом посмотрел на командира, продолжавшего в отрубе лежать на полу, бесстрастно сказал: - Если этот очухается, пристрели. - И отправился в задымленный салон оценивать силы противника и искать пистолет, который потерял подполковник. Меня совсем не устраивало, чтобы эта волына вдруг оказалась у кума или у прапорщика. Я не хотел иметь на борту кого-то вооруженного, кроме себя самого или Кристины.
Первым, на кого я наткнулся, был Чечев. По-прежнему без сознания, с разбитой мною башкой, но, вроде бы, без каких-либо дополнительных повреждений, он валялся возле борта, уткнувшись задницей под скамейку и приходить в себя в ближайшее время не собирался.
"Пока полежи", - подумал я и отправился дальше.
Цыкнул на сжавшегося у себя в гнездышке из тряпья механика: "Хочешь жить, не вставай. Сиди, как сидишь, и не дергайся", отметил, что он совершенно не пострадал, только очень напуган, и тут же увидел придавленного одним из зеленых ящиков кума.
Он находился в сознании. Только ослеп. Ракета, угодив ему в рожу, обожгла ее до состояния хорошо обжаренного бифштекса, опалила брови и волосы и, похоже, серьезно повредила глаза. Сейчас они были плотно закрыты и стремительно оплывали, как у боксера, пропустившего мощный удар "на две лузы" - в переносицу.
- Что произошло? - стоило мне наклониться над ним, просипел кум, ощутив чье-то присутствие рядом. - Кто здесь?
- Это я, Анатолий Андреевич, - не скрывая злорадства, представился я. - Узнал? Посмотри на меня. Открой глазки.
Он ничего не сказал. Только издал продолжительный стон, словно рентген, просветивший насквозь муки, которые сейчас испытывал мой бывший "хозяин".