"О таком никому из братвы и слышать не доводилось! Всем известно, что мусора - беспредельщики, но чтобы так! В общем, Костоправ, если с тобой случится что-то худое, куму звездец. Я отвечаю. А пока что держись. Помощь идет! Братва в Питере будет знать о тебе через неделю. А дальше все вместе помаракуем, что с тобой делать. Ты не менжуйся, безвыходных ситуаций не бывает".
Про Ханоева Араб сообщил, что тот доживает в обычном бараке последние дни. Придраться к чему-то и опустить неугодного в зоне совсем не проблема. Было б желание, был бы заказ! Не зря говорится, что если нельзя, но очень хочется, то можно. Решили воры на сходняке не наказывать фуем, но ведь из правил всегда есть исключения. И вот скоро случится так, что вдруг, ни с того ни с сего, обуреет Бавауди, наедет не на того, решит гнуть понты не по делу против кого-нибудь из беспредельщиков. А тот ему скажет спокойно: "Ты че это, пентюх?!! Совсем страх потерял?!! Ты на кого взбрыкнул, борзый?!! Бы-ы-ыля, твою мать!!! Да ты хотя бы понял, на кого наезжаешь, отсосок!!!" А дальше все, как положено. И в результате очутится Ханоев в обиженке. И ни он, ни кум, ни кто-то другой и не догадается, кто стоит за всем этим. Только я, Араб и еще кое-кто из посвященных будут знать истинную причину того, что произошло. А Хану все объяснят спустя какое-то время. Перед тем, как замочат. Ведь должен же знать шелудивый шакал, за что подыхает!
Еще положенец заверил меня, что канал моей связи с зоной надежен. Он готов был ответить за все этапы эстафеты, по которой передавались наши послания, исключая разве что только "два ближайших" ко мне. Я понял, что Костя Араб имел в виду Кристину и Савву, которых лично не знал и за которых, естественно, не мог поручиться.
Зато их знал я. И если вначале у меня и были какие-то сомнения, при этом очень даже существенные, то сейчас они почти сошли на "нет". И дышать сразу стало легче.
- Ты это читала? - прошептал я, помахав у Крис перед носом малявой.
- Не-а, - сказала она, но я ей не поверил. Мне еще не доводилось встречать в жизни бабу, которая бы сумела перебороть любопытство и удержаться, чтобы не заглянуть хоть краем глаза в незапечатанное письмо.
"Ты паришь, малышка, и я не верю тебе ни на грош!" - усмехнулся я про себя, но вида не подал и вслух - вернее, шепотом - произнес:
- А чего же ты? На, прочитай. У меня от тебя нет никаких секретов.
Я всучил Кристине записку и, с трудом сдерживая улыбку, минут пять наблюдал за тем, как она безуспешно пытается изобразить интерес, упершись взглядом в мятый листочек бумаги. Только слепой не заметил бы по неестественному выражению у нее на мордашке, что эта красавица знает письмо наизусть. Ну и ладно. Бог ей судья. Пусть читает, сколько ей влезет. Главное, чтобы ни о чем не докладывала дяде.
У меня весь вечер было отличное настроение. Я непрерывно шутил, нес всякую околесицу, рассчитанную на уши подслушивающего нас сейчас Анатолия Андреевича. Кристина охотно подыгрывала мне, постоянно указывая глазами на обогреватель, и порой ее недетские шалости переходили всякие границы дозволенного. Тогда я испуганно округлял глаза, представляя себе, как кум однажды не выдержит и ворвется в гараж в самый разгар вакханалии, устроенной нами. И запретит племяннице походы ко мне. Впрочем, хрен он чего ей запретит! Кому угодно, но не Кристине! На нее как сядешь, так и слезешь.
Потом мы долго занимались любовью, и я вновь довел Крис чуть ли не до эпилептического припадка. Она орала во весь голос, беспокоя соседей и дядюшку; она разодрала ногтями мне спину; она была готова кинуться на кирпичную стену.