— А почему две трубки? — поинтересовался господин Алаглани.
— А смотря для какой надобности, — хмыкнул я. — В белой трубке шипы одним ядом смазаны, в чёрной — другим. Ежели из белой трубки стрельнуть, человек обездвижен только будет, и часа два шевелиться не сможет. А коли из чёрной, то насмерть, там яд суровый.
— А со стороны как дудочка выглядит, раздвоенная, на каких пастушки играют овечкам, — заметила госпожа Хаидайи, оторвавшись от готовки.
— Откуда у тебя это? — строго спросил господин Гирхай.
— На дороге валалось, подобрал как-то, — улыбнулся я.
— Отказываешься, значит, говорить? — нахмурился он.
— А что, пытать будете? — я ухмыльнулся так, что все зубы стали видны.
— Да брось, Гирхай, — тяжело вздохнул господин Алаглани. — Сам видишь, он всё равно не скажет. Одно слово — минерал непонятной природы.
— Природа моя совсем даже понятная, — возразил я, убирая штучку от любопытных глаз. — Природа моя хочет жрать и спать. Сейчас, госпожа моя, помогу вам с готовкой управиться, и накроем. Хотя… они ж всю посуду переколотили.
— Есть запасная, — усмехнулся господин Алаглани. — Постой! — он подтянул меня к себе, положил левую руку на лоб, а двумя пальцами правой слегка сжал моё запястье. — Да ты горишь весь. Снежная лихорадка, видимо. Ну-ка…
Он легко, словно куклу, поднял меня на руки и понёс в комнату, где ночью спал Илагай.
— Это вы что? Это зачем? — возмущался я, но господин, не слушая моих криков, положил меня на кровать, быстро и деловито раздел, накрыл толстой медвежьей шкурой.
— Сейчас выпьешь настой желтоголовика, потом я разотру тебя барсучьим салом, — строго сказал он. — К вечеру, как проснёшься, стакан крепкого вина и отвар длинношипа. Утром станет полегче.
— Да я отлично себя чувствую! — заявил я, пытаясь поднять непослушную голову. — Я вполне могу работать!
— Тут и без тебя есть кому работать! — заявил он.
— И кому же? — хмыкнул я. — Принцессе? Или пресветлому князю? Им же невместно!
— Понял? — коротко спросил он.
— Понял, — кивнул я.
— Давно?
— Вчера.
Хотя вчера только то и случилось, что давние мои догадки сделались твёрдо установленным.
— Ладно, потом поговорим, — сказал он и вышел.