— Перевёртыш, — поправил его дед. — У нас так говорят.
— А вас так, а у нас в Урлагайе этак, — слегка растягивая слова, ответил господин. — Но сдаётся мне, что вы сюда, почтенные, шли не только целью сообщить то, что я и так уже знаю. Верно?
— Он, он это! — загудел кто-то из мужиков. — Больше ж некому!
— Охолони, Диусаль, — строго сказал дед. — Говорить я буду, а ты себе язык на узелок завяжи. — Он в упор посмотрел на господина и спросил:
— Ты кто таков, почтенный?
— Звать меня Гуарази, — не спеша, откликнулся господин. — А это, — указал он на меня, — сын мой, Гилар. Живём мы в городе Тмаа-Урлагайя, держим небольшую торговлишку. По скобянке работаем. У вас в Пустошье не по своей воле оказались. Шли с караваном на ярмарку в столицу, караван разбойники вырезали, спастись удалось только нам с сыном. Убежали с торгового тракта в лес, блуждали два дня, измучились, и лишь милостью Творца вышли на вашу деревню.
— Да слышал я это, слышал, — дед отмахнулся, точно от комара. — Суалагини растрепала. Только вот людям про вас иное мыслится. Сам посуди, когда дитя пропало? Когда вы ещё из лесу не вышли, потому как в деревню вы вошли уже на закате, а мальцы за хворостом отправились, когда солнышко ещё высоконько стояло. Значит, могли вы их в лесу встретить. Могли?
— Может, и могли, да не встретили, — сказал господин. — А что, у вас тут принято человека виновным объявлять только потому, что кому-то что-то помыслилось? А ну как ошибётесь, а на совести грех повиснет?
— Да что с ним валандаться, — зачастил кто-то нетерпеливый. — В колья их, да и всё тут.
— Успеем в колья, — не оборачиваясь, возразил старик. — Сперва же разобраться надо, чтобы по-людски. Значит, не перевёртыши вы? — спросил он, глянув на меня в упор.
— Мы с батей честные купцы и добрые колесиане, — жарко начал я, сотворив знак колеса. — И в том клянёмся милостью Творца Изначального, над миром обитающего и мир не оставляющего, мольбы наши принимающего и для вечного спасения потребное дарующего.
— Или вы тут считаете, что перевёртыши, сиречь оборотни, есть природная сила, а не дело демонское? — перешёл в наступление господин. — Но будь оно так, Доброе Братство не вылавливало бы оборотней и не жгло бы их. Кому виднее — вам или Братству? А? Вот ты что думаешь? — ткнул он пальцем в того, нетерпеливого. — Дерзнёшь оспорить вероучение, и тем душу загубить?
Мужичок потупился и пробормотал нечто невразумительное.
— Или ты! — указал он на второго, с бородой чуть не до глаз. — Доверяешь в сём вопросе Братству или нет?
— Доверяю, — вздохнул тот. — Нечто можно Братству не довериться?
— А коли так, — продолжил господин, — то сами рассудите: должны ли перевёртыши святых слов и знаков бояться?
— Должны! — сообразил плюгавенький мужичонка с испитым лицом. Я даже задумался: места глухие, откуда берёт-то? Разве что сам гонит…
— Ну так вот, — господин сделал шаг вперёд и толпа отхлынула. — Слушайте меня!
И он начал нараспев читать последование о ниспослании милости Творца. Читал правильно — слегка вытягивая гласную в корне, усиливая напор к середине фразы.
— Ишь ты… — протянул восхищённо плешивый дядька. — Чешет прям как брат Изихругари, покой его душе…
— И ты, сынок, покажи людям, что святые словеса нимало тебе не вредят, — велел господин.
Ну, я и показал. Четверть часа не останавливался — и утренние прошения изложил, и последование к ночных страхов преодолению, и слово призывное на рытьё колодца, и даже последнее братское напутствие тем, коих Творец в Небесный Сад берёт.