До сих пор мы и виду не подавали, что знаем о ее намерениях.
— Дети в надежном месте, — сказала я.
Мееле, не понимая, смотрела на меня.
— Что это значит?
Я ответила медленно и членораздельно:
— Они там, где ты не сможешь добраться до Тины, даже если со мной что-то случится. Мы уезжаем из этого дома. А теперь иди, делай, что ты хотела, ты знаешь, за себя я не боюсь.
У Мееле подкосились ноги.
Придя в себя, она долго плакала, потом стала твердить как малый ребенок:
— Я же ничего не хотела делать, я ничего не хотела делать.
— Что теперь будет с тобою, Мееле?
— Мне все равно.
— Сколько у тебя денег? Я могу дать тебе на полгода жизни.
— У тебя нет таких денег.
— Есть, я продала брошку.
— Которую твой отец подарил ей, когда ты родилась? Как ты могла, это же был наш неприкосновенный запас. Я ни за что не возьму этих денег.
Мееле отнекивалась, пока я окончательно не разозлилась.
— А можно, можно мне проводить тебя? — спросила она, снова начиная всхлипывать.
— Не имеет смысла, только взвалишь на себя лишнюю тяжесть.
— Исполни мою последнюю просьбу.
Мы вместе пошли на станцию. Мееле тихонько плакала. Она не осмелилась спросить, какой наш новый адрес и насовсем ли мы уезжаем, она знала: мы прощаемся навсегда.
В последнюю минуту перед отходом поезда Мееле сунула мне кулечек с печеньем, которое она испекла.
— Ты всегда его любила… передай привет Франку, обними мою Тиночку… и что я еще хотела спросить… у нее боли в желудке прошли? А лучше ты своди ее к врачу, а то может… может…