Отряхнулся.
— Вы чего это? — спросила мама Зоя. — Перепились?
— Так. Играем.
— А-а…
У мамы Зои не было желания вникать, свое переполняло, пугало и радовало ее. Она вошла в дом и сказала:
— Петь, а Петь?
— Ну? — неприветливо спросил раздраженный Петруша.
— Петь, а руки-то у меня… — Мама Зоя поспешно закатала рукава и показала Петру чистые руки. — Как у молоденькой! Ну, ты дал! Ты и в самом деле, что ль, как эти? Экстрасенц? А? Спасибо тебе, Петя! Прям не верится! Спать даже не могу, не привыкла спать, когда не чешется! — разглядывала мама Зоя свои руки.
Петруша, не приближаясь, глядел в остолбенении.
— Ты потрогай, потрогай! Сливочные! — ворковала мама Зоя.
Петруша подошел, словно на деревянных ногах, тронул пальцем.
— Да, — сказал он.
Поднял глаза и увидел в двери усмехающегося Ивана Захаровича.
— Хоть и грех, а надо по этому поводу выпить, — сказала мама Зоя, доставая бутылку.
— Почему же грех? — заинтересовался Иван Захарович.
— А госпожинки же, пост же до середины августа. И купаться нельзя: бешеный бык в воду нассал.
— Откуда знаешь?
— От мами. Госпожинки, пост. Я все посты соблюдаю, от мами покойной привычка.
— Так ты верующая, значит?
— А то нет!
— Тогда знай, — сказал Иван Захарович. — Не госпожинки, а Пресвятой Богородицы пост! Верующая, а чушь несешь: госпожинки!
— Мама так говорила. Да выпить можно, чего вы?