- Знаешь, зачем я тебя вызвал? - спросил я.
- Нет, товарищ комбат.
- Посмотри на этого… Узнаешь?
Я указал на Барамбаева.
- Эх, ты!… - сказал Блоха. В голосе слышались и презрение и жалость. - И морда какой-то поганой стала!
- Расстреляете его вы, - сказал я, - ваше отделение…
Блоха побледнел. Вздохнув всей грудью, он выговорил:
- Исполним, товарищ комбат.
- Вас назначаю командиром отделения. Подготовьте людей вместе с политруком Бозжановым.
Подойдя к Барамбаеву, я сорвал с него знаки различия и красноармейскую звезду.
Он стоял с посеревшим, застывшим лицом, уронив руки.
В назначенное время, ровно в четыре, я вышел к батальону, выстроенному в виде буквы «П». В середине открытой, не заслоненной людьми линии стоял в шинели без пояса, лицом к строю, Барамбаев.
- Батальон, смирно! - скомандовал Рахимов.
В тиши пронесся и оборвался особенный звук, всегда улавливаемый ухом командира: как одна, двинулись и замерли винтовки.
В омраченной душе сверкнула на мгновение радость. Нет, это не толпа в шинелях, это солдаты, сила, батальон.
- По вашему приказанию батальон построен! - четко отрапортовал Рахимов.
В этот час, на этом русском поле, где стоял перед строем человек с позорно забинтованной рукой, без пояса и без звезды, каждое слово - даже привычная формула рапорта - волновало души.
- Командир отделения Блоха! Ко мне с отделением! - приказал я.
В молчании шли они через поле - впереди невысокий Блоха и саженный Галлиулин, за ними Мурин и дежуривший вчера у пулемета Добряков, - шли очень серьезные, в затылок, в ногу, не отворачивая лиц от бьющего сбоку ветра, невольно стараясь быть подтянутыми под взглядами сотен людей.
Но они волновались.
Блоха скомандовал: «Отделение, стой!» Винтовки единым движением с плеч опустились к ноге; он посмотрел на меня, забыв доложить.
Я сам шагнул к нему, взял под козырек. Он ответил тем же и не совеем складно выговорил, как требуется по уставу, что явился с отделением.