— Лева, решай! — кричали из ватаги, выпихивая на середину барака белобрысого парня, аккуратно одетого в новый бушлат лагерного образца.
— Лева, говори, что с ним делать?
— Он мужика раздел, под цветного работает!
— Подкинуть гада, — подсказывали из толпы. — Поставить на хор! Повесить! Зарезать!
— Стой, воры! — выпрямился Буш. — Кто он?
— Балакает, что вор.
— Какой он вор! Пидор неклеванный!
— Тише, тише, — пьяно прохрипел Левка. — Сначала спросим самого.
— А ну, мужик, подходи. Без мандража раскрой халяву, отвечай — чернота ты или вор?
— Я — законный, — неуверенно проговорил белобрысый.
— Лады, — зевнул Левка. — А ну, снимай шкары и нагибайся низко, посмотрим, где у тебя закон!
— Так и есть: пидор! — ахнула толпа, когда парня схватили и оголили ему зад.
— Мужик! — обратился Левка к трясущемуся самозванцу. — Не скули. Ты с кого содрал новый бушлат? Со своего же брата-мужика, змей! Хочешь примазаться к нам, к ворам! Задумал счастливую жизнь в лагере, паскуда! А для вора здесь постоянная прописка и дом родной. И кто такое вор? Это презренная тварь. Люди ненавидят нас, люди бьют и душат любого рыночного щипача-мальчишку, а ты, куркуль, хочешь быть вором и ищешь легкость? Иди и верни все, что брал…
Левка хотел сказать еще что-то, но парня схватили за шиворот и выбросили за дверь.
Урки постепенно расходились, шаря по больничным нарам («Слухай, мужик, подвинься! Дай пощупать сидор!»). Буш задумчиво вычмокивал чифир.
В темном углу зажужжал санитар, «тиская роман» оставшимся блатным: «По Темзе, недалеко от Парижа, промчалась черная машина с потушенными фарами. Из нее выскочил черный человек в цилиндре. В руке он вертел тросточку. Это был знаменитый граф де Люксембург. Он зашел в шикарный ресторан, заказал себе пять котлет, котелок каши и три батона по рубль сорок. Когда он схряпал эту закуску и выпил еще две бутылки “Зверобоя”, глаза его сделались как свежевычищенные полтинники…»
Левка поманил шестерку, тот услужливо подсунул ему сапоги и накинул пальто.
На крыльце уже ждал Иван Дуб, массивный, мрачный телохранитель.
Левка косо взглянул на Ивана и молча рванулся к соседнему бараку. За ним тенью двинулся Дуб.
Кажу документально, гражданин начальник, и молю о Вашей помощи в етой сырой ксиве. В воровском законе я — пять лет, и Вы меня знаете за дерзость и дела. Но я советский человек, а не какой-то фашист, которых у нас в лагерях полно, так что сказано: наше дело правое и победит. Но пишу Вам, гражданин начальник, очень важное. Не подводите меня под монастырь, это грозит моей жизни. Вот мой кирюха и Ваш нужный человек Васек Карзубый уже зарезан ворами и закопан под дождевой бочкой у кухни. Я не хочу так. Поэтому — секретная тайна о мне, даже от самых гадов-надзирателей. Сегодня они у воров берут прохоришки и барахло, что в «углах» у мужиков подказачено с этапа. А завтра они понесут в зону спирт — вот Вам дружба наперекосяк! Осведомляю Вас по совести и на крепких фактах. Скоро поспеет в зоне великий хипеж с тремиловкой. Не считайте тогда повешенных полотенцами-удавками и расписанных воровским пером! Бараки встанут дыбом! А готовит эту шкоду Иван Дуб со своими быкобойцами. Свой струмент они затырили перед забором у вахты. Ваши шестерки его вынут когда надо. Еще вяжется к ним Федька Грозный с Чечней. Сам гулял вчера по зоне бухариком, на шнифтыему попался доходной малолетка. Залез фитиль в капустную бочку, искал жратву, а ноги свесил наружу. Федька саданул его дрыном по горбу, переломил насквозь. Потом аж ржал диким голосом до слез. Ну, не посмешище!
И еще. Лепила, кто брешет работягам свои фашистские романы о всяких там Тухачевских, накатал что-то своей жидовке, запрятал в конверт. С другим фраером хочет ударить в бега. Сегодня он, подлюка лошкомойная, не дал мне каликов-моргаликов. Я без уколов, как говорено, не жилец. И еще… у меня — сифилиз. Вот мужики, черти темные, не хотят ишачить, шипят, что у них мол отбирают кровную пайку. Разрешите, уважаемый гражданин опер, товарищ Кулебякин, создать в них трудовую дисциплину. Давно лапы чешутся садануть кого-либо так, чтоб мозги врассыпную. Прошу еще за мои старания оставить при мне мою жену — мальчонка Зинку (это я его так ласково кличу). Фамилия его — Евстратов. Без него я похудею и потускнею. В остальном я предан Вам, гражданин начальник, всеми печенками и докладать буду без промаха. На том остаюсь авторитетной сукой.
Сумерки сели синими задами на солнечные стружки и россыпь опилок. В рабочей зоне лесопилки замолкли пилы, перестали стучать топоры.