Доктор придирчиво осмотрел пациента: рубаха в яркую клетку, но у локтя порвана, кепочка — на кой она, а вот… Под широченным клешем заманчиво зеркалили носки желтых туфель.
— Ну-ка, Витя, скинь одну для примерки!
— Сколько дашь за них, доктор?
— Десять таблеток люминала и еще кое-что, — заговорщически подмигнул доктор.
Пока Иосиф Аркадьевич примерял, пока любовался покупкой, Чалдон прошел в кабину санобслуги, лег там на пол и, закрыв скуластое лицо кепкой, в которой лежала смоченная эфиром вата, засопел, застонал, ерзая босыми ногами:
— Плыву, плыву!..
Иосиф Аркадьевич спрятал туфли в шкаф. Пять новых добротных рубашек, три пары туфель да два костюма плюс часы. «Надо бы вытянуть у Буша кожаную куртку — какой у нее шикарный мех изнутри», — подумал он. А теперь пора за дело…
— Следующий! — вскинул доктор лохматые брови.
Под руки ввели высокого смуглого парня. Над грязными кальсонами то выпирал полушарием, то ямой втягивался волосатый живот; по лобастой голове ползли вши.
— На что жалуетесь? — заерзал Иосиф Аркадьевич.
Больной выкатил слепые белки из треугольных глазных впадин, мелко задрожал щекой и опустился на пол. По помещению пронесся кисло-сладкий запах человеческих испражнений.
— Наложил в штаны! — возмутился Иосиф Аркадьевич и обернулся к сопровождающим. — Что стоите, как тумбы? Подсадите его на табурет! Вот так. Теперь займемся глазками. На свет, на свет смотри, теперь на мой палец.
Нистагм не проявлялся. Коленка на постукивание молоточком реагировала нормально.
— Ну-с, выведите его быстренько, — вскипел Иосиф Аркадьевич, подталкивая симулянта к выходу.
Приятели психа бодро подхватили его под руки, гурьбой выкатились из кабинета.
— Восьмерка проклятая, черт рогатый, — бормотал доктор. — И без такого артиста мастырщиков хватает. Добрую половину стационара заняли.
Иосиф Аркадьевич вспомнил, сколько хлопот доставляли ему эти мастырщики, уклоняющиеся от этапа на Колыму. Выделялся заметный лысый дед с вздутыми гнойными глазами. Закапал в них, изверг, чернила! Другой зашприцевал в суставы рыбий жир, изображая острый суставный ревматизм. Третьего, сине-зеленого мальчишку, отправили умирать в сангородок: систематически глотал мыло.
— Весело было нам, — ехидничал сам с собой доктор, медленно остывая от гнева.
— Что с вами, на что жалуетесь? — задал он стереотипный вопрос появившемуся маленькому человечку в засаленной широкой панаме. Человечек улыбнулся, растянув огромный рот до ушей, облизнул лиловым языком верхнюю губу:
— У меня, видите ли, доктор, вопрос весьма щекотливого свойства. «Нужда была моим вечным спутником», — сказал как-то Мигель Сервантес де Сааведра. Я голодаю.
— Не вы один. Зачем отрываете меня от дела? Вы видели, сколько больных в коридоре и на крыльце?
— Понятно, но я могу вам предложить нечто неожиданное и приятное. Красиво исполненный минет и всего-то за две горькие пайки хлеба, — деликатно улыбнулась опять панама.