— Д-да-с… Со мной а-а-ад-ним ничья-с…
Но тут все обступают Пинхоса, и двадцать восемь орут властно, угрожающе:
— Вы, вы должны с ним сыграть — или вы больше не чемпион кофейни.
— Докажите ему, эреб Пинхос…
— О, Пинхос ему покажет!
— А ну-ка, кукурргуза, докажите этой к-кофте!..
— Что вы думали, молодчик, картузом море вычерпать! Вот сразитесь с ним, со стариком, попробуйте…
— Почтеннейшие короли и герцоги, прежде всего, я голоден. Милейший хозяин абсолютно серьезного заведения, нет ли у вас чего-либо, хотя и не абсолютно серьезного, но… относительно съедобного? Котлет, например? Есть? Великолепно, дайте дюжину. Тети-дяди, это просто чудесно… А теперь можно и в розницу сыграть. Хотите, старче, коня вперед?
Пинхос отступает, пятится в угол, и синие губы его прыгают.
— В-в-вы м-маль-чиш-ка, господин студент. Пинхос укажет вам в-в-ва-ше место…
— Место местом, равви, но десяточку ставите? Как раз на котлеты хватит. Я, конечно, с «маэстрой» и так на так сыграл бы, одначе выигрыш нужен мне на пальто и штиблеты, и то, пожалуй, сотнягой не откупишься. А посему потормошим у вас десяточку — возражений нет?
— Иг-ра-ем… — выдавили синие губы.
— Значит, принято единогласно… «Итак, мы начинаем», — запел из «Паяцев» Патлатый.
Нападал юноша, играя белыми. Пригнув голову к плечу, весело прищурив правый глаз, он иронически прицеливался, хитрил и медлил и вдруг выстрелил боковой пешкой: «b2» — «b4».
— Дебют гиппопотама! — залихватски объявил Патлатый.
— Гиппопотама? — удивился Пинхос.
— Не нравится? Что ж, пускай тогда называется: прыжок африканской зебры или гамбит шмарагонца. Я такой, мне не жаль.
Цирк, форменный цирк, решил эреб Пинхос. Но это же даже не цирк. Просто зверинец, шмарагонский — хе-хе — зверинец. Эта полосатая зебра не знает даже, что нужно развиваться в центре. Он стреляет на флангах, как партизан из кустов, и думает подобными финтиками-минтиками провести старого Пинхоса. Пинхос вонзил коня в клетку «e5» и другого коня в поле «e4», и теперь — хе-хе — этот шмарагонский гиппопотам может прыгать себе на голове, сколько в него влезет. Но… что он делает? Патлатый берет обеими руками тарелку с котлетами, на тарелке всего только дюжина котлет и три фунта жареной картошки, и преспокойно рассаживается в другом конце кофейни… Он решил, видно, сдаться? Еще бы: когда кони Пинхоса господствуют над доской — вы понимаете, фушер облезлый, что это значит — занять конями… К-как? Он диктует ходы из угла? Он будет с Пинхосом играть вслепую? Эта зебра набила себе баки котлетами и картошкой, вытаращила от жадности первобытные рыжие зенки, чавкает и клямкает на всю кофейню, выворачивает пальцами из-за десен застрявшие куски, а на Пинхоса и на его коней — ноль внимания… Этот голоштанник, видать, не ел со дня сотворения мира… Из какой пещеры, интересно спросить, он вылез? Его щеки шлепают, как старая капота под ветром, его зубы… Да, но конь Пинхоса как будто…
А тот подмигивает, тот знает, о чем думает Пинхос:
— Хо-хо, — подмигивает Патлатый, разламывая руками котлету, — а ваш-то победный конь на «e5» — тавво… за-па-то-ван…
— Мой к-конь… — поперхнулся Пинхос, точно проглотив Патлатого вместе с его котлетами.
— Угу, в-ваш к-конь запатован… — издевается кофта, совсем прикрывая правый глаз.