— Ты позаботишься о ребятишках? — внезапно спросил Дакоста. Он больше не улыбался. Глаза его потемнели.
Пальцы Вандреса снова принялись за работу.
— Конечно, ты же знаешь. Можешь спокойно ехать.
— «Спокойно»… Ведь они тоже евреи, как и мать. Я боюсь…
Вандрес бросил на него взгляд.
— Ну, знаешь ли!
— Ты уже один раз ошибся, — сказал Дакоста.
Вандрес довел строчку до конца, не говоря ни слова.
Его толстые губы зашевелились. Он пробормотал:
— «Ошибся, ошибся!» Надо же мне было нарваться на такого мерзавца, как эта свинья Паарс, вот ведь в чем беда. Башка у тебя работает? Женщина, дети! Можешь мне поверить и ехать с миром: пока Старик на месте…
— Пока он на месте, у меня душа неспокойна. Но ты позаботишься о них, верно? Ты ведь не допустишь, чтобы с ними случилось несчастье?
— Ты застанешь их здоровыми и румяными, даю тебе слово. А теперь уходи. Я принесу тебе удостоверение домой. Я не оставлю твою жену, пока ты не вернешься.
Дакоста смотрел на патрона, смотрел не отрываясь. Он водил пальцем по своим усикам. Едва заметный тик подергивал углы его губ. Правая рука чертила в воздухе, на уровне бедра, маленький замкнутый круг. Неотвратимость гибели чудилась в этом жесте. Вандрес понял его значение и немного побледнел. Дакосте все же удалось улыбнуться, Вандресу тоже.
— Ну ладно, — произнес наконец Дакоста. — Образуется.
Он повернулся и вышел.
Вандрес сел, уткнул в руки подбородок, короткие ноги его не доставали до полу.
Почему он решил искать поддержку у меня? Не знаю. Быть может, потому, что я всегда брал сторону Дакосты против него. Так или иначе, в это утро он позвонил именно ко мне. Его глаза меня поразили!
У Вандреса голубые глаза, невинные глаза голубого цвета. Но в это утро они были черными. Я не могу это объяснить. Приглядевшись, вы видели, что они голубые, как всегда, но казались они черными.
Он сказал без всякого предисловия:
— Я хочу печатать листовки.
Он сел, тяжело дыша. Руки его с силой сжимали колени.
— Вот так новость, — сказал я.