Естественно, американская полиция связалась с французской, но патрона Клауса Муга, который поручил ему продать Маддоксу фальшивки, и след простыл. Расследование зашло в тупик, да и Маддокс слишком не настаивал. Вероятно, он почувствовал, что дотошное расследование этого темного дела ничего приятного ему не принесет.
Эти две истории, каждой из которых уже более тридцати лет, меня заинтересовали в достаточной степени для того, чтобы попытаться разобраться с этим делом более обстоятельно. Я давно знал, что во всем мире полным ходом ведется закулисная торговля фальшивыми произведениями искусства, и хоть она менее предпочтительна, чем, скажем, торговля оружием или наркотиками, однако при умелом ведении дела может приносить барыши поистине потрясающие. Известен пример (один из многих, впрочем) как некий Стю Гриффитс выставил в 1935 году на нью-йоркском аукционе “неизвестную” картину Гойи под названием “Веселые похороны” и получил за нее от какого-то орегонского “садовода” пять миллионов долларов наличными. Спустя год или что-то около этого выяснилось, что имя автора “Веселых похорон” вовсе не Гойя, и досталась она Гриффитсу от одного обнищавшего художника-студента из пригорода Рима, нарисовавшего ее для мошенника всего за сто американских долларов и посредственный набор подержанных кистей. Как только несчастный обладатель “шедевра” подал на Гриффитса в суд, того и след простыл.
…Обескураженная общественность, не желавшая смириться с развенчанием такого прекрасного мифа о ненайденных шедеврах великого Гойи, долго еще потом задавала себе вопрос, каким же таким образом фальшивка попала на столь престижный аукцион? А секрета тут, тем не менее, не было совсем никакого. Вместе с Гриффитсом исчез и эксперт, который обвел вокруг пальца и своих коллег, и орегонского простака-миллионера. Конечно, в данном случаем присутствовал обман, и обман довольно грубый, хотя в большинстве случаев подделыватели шедевров действуют более деликатными методами. Если связать информацию об обнаружении итальянской полицией склада готовых фальшивок и историю о скандале с миллионером Маддоксом, то без особого труда можно выяснить, каким же таким образом сейчас можно выдать фальшивку за оригинал, не прибегая при этом к услугам некомпетентных экспертов.
Как-то в одном из номеров журнала “Искусство”, издающемся в Париже на средства богатого французского филантропа Оливера Бибо, была напечатана статья хранителя музейной коллекции дворца Монтерьяк в Лозанне (Швейцария) — мэтра Курта Бранка. Курт Бранк поделился с читателями “Искусства” весьма интересной информацией по поводу некоторых способов фальсификации шедевров мирового искусства. Оказывается, в мире существует весьма огромное число так называемых “законных” фальшивок, о которых широкой публике и поныне мало что известно. Интересен случай с одним из “шедевров” знаменитого Пикассо — “Красные киты”. Оказывается, в годы своей бурной молодости Бранк был знаком с художником Жаном Кокто, жившем тогда в Милли-ля Форе, престижном городке для богатых людей в Ровании. Однажды Бранк навестил своего друга у него на вилле, и тот неожиданно показал ему неизвестный ранее большой холст Пикассо с его собственным автографом. Когда Бранк обалдел от восторга, созерцая шедевр, Кокто вдруг не выдержал и признался ему, что нарисовал эту картину вовсе не Пикассо, а он сам, и рассказал, что когда Пикассо увидел этот холост, то он ему так понравился, что сразу же подписал эту работу Кокто своим именем, и даже проставил дату. До самой смерти Пикассо эта картина хранилась у Кокто на вилле, но вот когда умер и сам мастер, картина немедленно была продана родственниками Кокто на аукционе за огромную сумму, но уже как… произведение Пикассо!
Бранк раскрыл глаза общественности и на некоторые другие вещи, имеющие непосредственное отношение к интересующей нас теме. Знаменитый пейзажист Жан-Батист Коро, например, за свою жизнь нарисовал не более 700 работ, однако в мировых каталогах их числится не менее двухсот тысяч, причем все считаются подлинными! Секрет такой “плодовитости” мастера весьма прост: Коро, как человек, был настолько добр, что подписывал все работы своих учеников или просто знакомых художников без разбору, когда те просили его об этом…
Однако более всего “законных” фальшивок появляется тогда, когда в действие вступает так называемый “фактор экспертизы наследниками”. Позволим себе извлечь на свет божий сведения, причерпнутые из французского журнала “Пари-Матч”. Несколько десятилетий назад раскрылся обман, который совершил сын небезызвестного Августа Толля, автора “Утреннего звона”. После смерти своего знаменитого отца молодой человек продолжал писать за него, и сбывать свое творчество по баснословным ценам как “неизвестные” работы своего предка. Жадность, как говорится, погубила фраера, терпению начавших подозревать подлог экспертов пришел конец, в дело вступила криминальная полиция, и в один прекрасный день гениального наследника застукали в студии прямо за изготовлением очередной фальшивки, предназначенной для престижного аукциона…
Однако это опять же, так сказать, уголовщина. И хотя все остальные способы производства и — самое главное — сбыта фальшивок недалеко ушли от того, чтобы попасть в разряд уголовно наказуемых деяний, но среди них существует немало относительно безнаказанных. Я не зря упомянул про так называемый “фактор экспертизы наследниками”. Этот оригинальный способ процветает, особенно по отношению к работам относительно недавно покинувших этот небезгрешный мир мастеров, таких как Пикассо, Шагал, Марке… Недавно во Франции были изданы опубликованные в 1970 году в Чикаго очень малым тиражом записки одного из подделывателей произведений искусства Роберта Эльма из Коннектикута. Откровения этого талантливого авантюриста-мошенника поставили наконец все на свои места. Теперь можно прекрасно понять природу сетований мэтра Бранка по поводу того, как трудно сейчас стало музейным специалистам отличать фальшивки от подлинных работ мастеров.
…Начинал Роберт Эльм с того, что рисовал вариации на темы известных работ Ван-Догена, Шагала, Грюни, руководствуясь оригиналами, опубликованными в первоклассных монографиях известных авторов, затем подписывал свои шедевры подписями, скопированными из тех же монографий, и сбывал их ничего не подозревающим торговцам. Торговцы прекрасно знали, что знаменитые художники часто раздают свои произведения нуждающимся авторам, друзьям и просто соотечественникам, встреченным на чужбине, и потому воспринимали появление “неизвестных” работ как должное. Однако такой вид деятельности чреват неприятными последствиями для “имитатора”, особенно если имитируемый художник еще живет и творит. Как-то раз, заручившись рекомендацией знакомого торговца живописью, рассказывает Эльм, он сунулся к владельцу одной из самых крупных лондонских коллекций с двумя рисунками работы якобы Пикассо, и тут с ними чуть было не вышел прокол. Как раз в этот момент у именитого коллекционера гостил не кто иной, как Круз Марьяно, один из самых ближайших приятелей Пабло Пикассо (он же и его бывший портной), хорошо знакомый с работами своего патрона. По счастливой случайности новоявленный знаток не распознал подделку и признал работы настоящими. Эльм получает чек на довольно приличную по тогдашним временам сумму в 50 тысяч фунтов стерлингов и ретируется с побелевшим от испуга лицом. На следующий день он узнает из газет, что подобным образом “засыпался” один из его “коллег”, некто Стенли Гиббонс, который незадолго до этого продал несколько “шагалов” в частную галерею в Париже. По несчастливому для мошенника совпадению в тот момент ту же галерею посетил и сам Шагал, приехавший из Нью-Йорка на отдых в Европу. Естественно, мэтр пришел в неописуемую ярость, увидав “свои новые работы”. Гиббонсу пришлось удариться в бега, но через месяц возмездие его все же настигло, хотя и отделался он всего лишь условным наказанием. Но Робер Эльм понял, что нужно перестраиваться, причем немедленно. Вот тут-то ему в голову и пришла одна счастливая мысль…
К тому времени в распоряжении Эльма уже имелся солидный капитал. Составив план действий, он принялся разыскивать обедневших или страдающих скрытым склерозом родственников некоторых знаменитых художников и за хорошее вознаграждение подсовывал им на подпись состряпанные им же “неизвестные” шедевры. В большинстве случаев это срабатывало. Самый крупный успех Эльма на новом поприще выпал в случае с “оприходованием” картины Франсуа Лебера, которую сам Эльм назвал “Третье пришествие”. Он выплатил дочери Лебера крупную сумму в 30 тысяч долларов, и та “признала” в картине творение своего знаменитого папаши. После этого с привередливыми экспертами проблем уже не было. Внимательно изучив подпись наследницы, все они единодушно дали фальшивке “путевку в жизнь”. На последовавшем затем аукционе “Пришествие” было продано за 900 тысяч. “Далее следы картины теряются, — отметил в своем дневнике Эльм. — Но я с удовлетворением отметил, что на этот раз “шедевр” не украсил собрание ни одного из известных музеев, а вероятно сгинул в частной коллекции какого-нибудь богатого американского олуха, так как куплен он был через подставных лиц”.
Но напрасно Эльм — этот лицемерный моралист и проходимец от искусства — “радовался”. Недолго довелось картине ласкать глаз “олуха”, сейчас она экспонируется в престижной галерее Ле-Бурже в Париже, и стартовая цена ее подскочила ни много ни мало… до трех миллионов долларов! В обнародованную версию Эльма о происхождении “Пришествия” никто не поверил, да он на ней и не настаивал.
Однако всё это, как говорится, ягодки, а цветочки еще впереди. На одном Роберте Эльме история “художественного мошенничества”, увы, не заканчивается. Роберт Эльм — один из великого множества подделывателей, ведь судя по его же собственным запискам, он успел изготовить и выпустить в свет “всего лишь” около сотни подделок. Но по выявленной статистике, только АРЕСТОВАННЫМИ в различных странах мира в последние годы насчитываются десятки тысяч разоблаченных картин и рисунков! А сколько уже прошли все официальные “проверки” и теперь красуются в выставочных залах всевозможных музеев или скрыты от посторонних глаз за толстыми стенами частных коллекций? Уму непостижимо. Торговля живописью приняла такой размах, что стала самым настоящим знамением нашей эпохи. Ведь ежегодно только на одном лондонском аукционе Сотби заключается сделок на миллиарды и миллиарды долларов. И никто не знает (да вряд ли когда-нибудь узнает), сколько именно этих самых миллиардов было потрачено абсолютно впустую. Если всякие Эльмы, Гиббонсы и им подобные безнаказанно ворочают такими астрономическими суммами, сбывая ничего не стоящие, хотя по-своему и привлекательные, но рассчитанные исключительно на обман фальшивки, то это может означать только одно: и в наши дни беспредел достигает поистине исключительных размеров.
…Как выяснили специалисты, кровно заинтересованные в возникшей проблеме, только в одной Франции живопись сейчас вышла на третье место в экспорте страны. Заметьте: НА ТРЕТЬЕ! Теперь можно представить себе, какой удар по французской экономике нанесла бы дискредитация парижского рынка — ведь львиная часть фальшивок проходит “проверку” в галереях и на аукционах именно этой страны. Вот почему и происходит целенаправленное, а зачастую и вопиющее замалчивание поистине потрясающих фактов обмана доверчивых “знатоков” искусства. Поэтому и выносятся всякие смехотворные приговоры для застуканных на “горячем” поддельщиков. Ведь тот же Гиббонс отделался легким штрафом только потому, что по его делу не набралось достаточного количества свидетелей. Клиенты, купившие у него “шедевры” и вызванные следователем, наотрез отказались подтвердить факт покупки фальшивых работ! В большинстве своем это были торговцы-профессионалы, успевшие сбыть купленные картины и заработавшие на этом, а также богачи, не желающие выставлять себя в качестве обманутых простофиль. К тому же после суда карьера самого Гиббонса на этом поприще не закончилась. Отнюдь нет! На мошенника со всех сторон буквально посыпались контракты и предложения организовать выставки… “имитаций работ известных мастеров”. Вот уж поистине достойное наказание для современного преступника!
Теперь совершенно ясно, что стимулом для развития индустрии подделок служит само общество потребителей. “Ведь Шагала все равно на всех не хватит. — с горькой усмешкой оправдывается в своем дневнике тот же Эльм. — Публика жаждет прекрасного, но не всегда, причем далеко не всегда это прекрасное можно заполучить”. Покупая по заведомо низкой цене дорогую работу, клиент сам предопределяет обман. И Эльм, и Гиббонс, и многие другие их коллеги по бизнесу являются вовсе не причиной, как кажется на первый взгляд, а вполне закономерным следствием погони потребителей за ПРЕКРАСНЫМ. Вот и появляются в разных уголках мира замаскированные склады ожидающей “оприходования” или подходящего аукциона продукции. Ведь, как выяснилось, соорудить внушающий доверие даже у эксперта паспорт для любой фальшивки не так уж и сложно. Вот тут мы и подошли к самому главному во всей этой истории.
…Франсуа Легран — детектив с огромным стажем, до недавнего времени он содержал частное сыскное агентство, и поддерживая связь с парижской полицией с одной стороны, и с уголовным миром с другой, является обладателем множества тайн в самых различных областях человеческой деятельности. От него-то весь мир и узнал историю подделывателя художественных произведений некоего Вячеслава Фриновского, приехавшего в Париж из Одессы в 1990 году. В Одессе Фриновский был заурядным художником, каких много расплодилось в перестроечные годы, но которые у себя на родине не имели абсолютно никакого успеха. Однако Фриновский оказался парнем тертым. Вовремя сообразив, что его художества под его собственной фамилией в ближайшие, по крайней мере, годы вряд ли кого-то заинтересуют, этот человек решил судьбу не испытывать, а повести дело совсем по иному руслу. Начитавшись, видимо, разнообразной литературы про захлестнувшую Запад волну подделок, он под каким-то предлогом выехал из тогдашнего еще СССР и обосновался в Париже. Французский язык предприимчивому молодому человеку дался без труда, к тому же природная хитрость и профессиональные навыки позволили Фриновскому в короткий срок завязать знакомства в деловых кругах, специализирующихся на торговле произведениями искусства.
Первой работой, изготовленной Фриновским для осуществления своего далеко идущего плана, был рисунок, имитирующий позднего Рудольфа Канна, умершего в Испании за несколько лет до приезда Фриновского во Францию. Изготовив фальшивку, будущий мошенник съездил в Мадрид, где проживала молодая ещё вдова донжуанистого художника, и каким-то образом ухитрился заполучить у нее подпись, удостоверявшую подлинность рисунка. Затем он зачем-то отправился в Италию, и вернулся во Францию через Австрию и Швейцарию. Позже выяснилось, что в этих странах он экспонировал рисунок на частных выставках, попутно заводя знакомства со всяческими экспертами и собирая у них хвалебные отзывы о поддельном рисунке. Таможенные печати, проставленные на оборотной стороне этой бумажки, только усилили общее впечатление. Вернувшись в Париж, “рисунок Канна” получил такую родословную, которая позволила Фриновскому без всяких проволочек выставить этот “шедевр” на самый престижный аукцион и получить за него 60 тысяч долларов.
Первый успех окрылил молодого мошенника. Еще бы! Он проделал такую гигантски сложную работу и добился всего без единой запинки! Проданный им рисунок до сих пор числится в каталогах под названием “Красная миля”, и в его подлинности и поныне не усомнилась ни одна живая душа. Да и не усомнится никогда, если только прекрасная вдова Канна вдруг не раскроет рот, чтобы рассказать, каким путем Фриновский получил от нее “зелёный свет” для этой самой “Красной мили”…
Легран заинтересовался деятельностью Фриновского в 1993 году, когда он получил чек на приличную сумму от одного владельца престижной художественной галереи, заподозрившего, что “новый русский” собирается всучить ему очередную фальшивку. К этому времени на “боевом счету” мошенника уже числилось 29 работ “кисти” современных авторов, ныне, естественно, покойных. Следить за ним стало гораздо труднее, нежели в 1990-м году, потому что Фриновский за три года сделался человеком весьма состоятельным, и к нему так запросто было уже не подобраться. К тому же он удачно женился на дочери одного бывшего импрессиониста, за несколько проданных “малоизвестных” картин которого он получил более миллиона долларов от американского газетного магната Оруэлла Бриггса. Однако кое-что Леграну все же выведать удалось.
Используя полученные от клиента деньги “на полную катушку”, детектив записал на пленку некоторые разговоры Фриновского со своей женой. Оказалось, что Фриновский уже давно не действует в одиночку. Он создал целую преступную группу, состоящую из талантливых, но непризнанных художников, которые поставляли ему нарисованные на заказ картины якобы современных мастеров, из профессиональных мошенников, занимавшихся “оприходованием” фальшивок, а также всяческой подставной шушеры — от страховых агентов до откровенных бандитов. Главным прикрытием всего этого “синдиката” являлась жена Фриновского — ведь ее покойный отец, Морис Шней, был великим художником, его произведения ценились во всем мире дороже золота, и слово такого “компетентного” человека, как его дочь, проведшая с гением бок о бок всю свою жизнь, часто являлось решающим во многих спорах, касающихся импрессионизма.
Итак, через некоторое время сыщик Легран подслушал еще один разговор, происшедший между Фриновским и его женой, и из этого самого разговора следовало, что у Фриновского где-то в предместьях Парижа имеется тщательно замаскированный и неизвестный никому, кроме него самого, склад, куда он за несколько дней до этого свез около сотни изготовленных подсобными художниками и “оприходованных” по всем правилам подставными агентами очередных фальшивок. Вероятно, акция намечалась широкомасштабная, картины следовало разослать в короткий срок в самые различные галереи мира, и прибыль от их продажи ожидалась колоссальная. Одного не удалось выведать Леграну — где именно располагался этот склад. На следующий день чета Фриновских отправилась на автомобиле в загородную поездку, но до намеченной цели им добраться не удалось. В километре от Монжерона машина потеряла управление и свалилась в реку с высокого обрыва…
Так закончилась, едва, по сути, начавшись, головокружительная карьера бывшего одесского художника. Можно было представить себе состояние Леграна — естественно, он вовсю кусал локти, сожалея, что не смог узнать расположение знаменитого тайника Фриновского. После трагической смерти мошенника все концы ушли буквально в воду. Сначала Легран заподозрил, что Фриновского устранили его подельщики, чтобы самим завладеть драгоценным кладом, но скоро эта версия отпала. Полиция установила наверняка, что причиной катастрофы явился оползень берега реки, снесший кусок автострады, по которой ехала машина Фриновского, в воду. Легран принялся разыскивать остальных участников банды Фриновского, но их и след простыл. За последние пять лет ему не удалось узнать ничего, что хоть как-то наводило бы на след деятельности преступника. Полиция и слыхом не слыхивала про деяния Фриновского, и Легран предпочел всю эту историю замолчать. Он вернул клиенту остаток неистраченных денег и сообщил ему, что ничего узнать не удалось. Единственное, что вынес детектив из всей этой истории, так это ключ, найденный полицейскими в кармане утонувшего Фриновского. Он выпросил у комиссара полиции этот ключ (тот был его свояком) в надежде, что это ключ от тайника с невостребованными “шедеврами”, но это пока и всё.
Вот так. Одним махом история преступления превратилась в историю кладоискания. Хоть детектив Легран и стал обладателем тайны, но в полицию по этому поводу не обращался, а плёнки уничтожил, потому что во всем цивилизованном мире несанкционированное властями подслушивание с помощью технических средств является деянием уголовно наказуемым. Недавно Легран продал своё агентство, и ушел на заслуженный отдых, и потому публике история мошенника Фриновского до последнего времени была абсолютно неизвестна. Можно представить себе, как разбогатеет человек, которому посчастливится обнаружить клад, оставленный после себя Фриновским. Очередной порцией фальшивых Милле, Каннов, Боудов и бог там знает кого еще, наводнится и так раздутый и дискредитированный всякими Эльмами, Гиббонсами, Фриновскими мировой рынок живописи. Поэтому первейшей задачей любого честного человека на данном этапе является обнародование этой истории и выявление спрятанных “шедевров”, которые сфабриковал одесский проходимец. Легран долго думал, пока не пришел к выводу, что историю все же следует сделать достоянием гласности. “Может быть эти строки прочтут художники, рисовавшие для Фриновского свои картины. — заключил бывший детектив, заканчивая свой рассказ на страницах журнала “Детективные истории”. — Наверняка им за их “творения” было уже заплачено, а если они и не успели получить от Фриновского плату, то наверняка ее уже не получат ни от кого. Так что нет больше смысла скрывать художественные характеристики хранящихся в тайнике картин…”
Когда-то великий художник, но никудышный мудрец Коро, подписывая своим бессмертным именем произведения проходимцев, изрёк, как бы оправдываясь: “Потомки разберутся”.