— Надо было наказать ему, чтобы добыл нам ужин.
— Но он так любит репу… — чуть не плача, проговорила Доминика. Вспомнив, сколько раз ее питомца заставали в огороде с носом, выпачканным в земле, она закусила губу. Вдруг он не вернется? — Где он найдет репу, если убежит?
Теплые пальцы Спасителя все еще держали ее за запястье.
— Пусть побегает на воле. Ничего с ним не станется.
— А если он не вернется? Кто будет о нем заботиться? — Скорее бы вернулась сестра. Она-то ее понимает.
— Пес, у которого оторвано ухо, в любом случае не пропадет, — ответил он, так и не отпуская ее. Под его пальцами пульс ее забился чаще.
Она с грустью вспомнила, как его единственное ушко стояло торчком, напоминая рог единорога, как оно подрагивало, когда он гонялся за своим хвостом. Если он пропадет, как ей пережить эту потерю?
Подошла сестра Мария, и пока Спаситель усаживал ее в седло, Доминика сбивчиво поделилась с ней своим горем.
— Если ему суждено вернуться, Господь приведет его назад. Лучше скажи, ты о нем помолилась?
Доминика пристыженно покачала головой. Она не знала, есть ли у Всевышнего время отвлекаться на поиски пропавших собак.
К ним приблизился оруженосец — миловидный юноша, своими белокурыми локонами напоминавший ангелов на фресках. Смерив Доминику ироничным взглядом, он выпятил грудь и подошел к Спасителю вплотную, всем своим видом демонстрируя, что он здесь не последний мужчина. Наверное, ему хочется доказать, что он уже взрослый, подумалось Доминике.
— Сэр Гаррен, нам пора идти. Мы же не будем сидеть и ждать, когда вернется собака?
Сэр Гаррен — хотя было сложно даже мысленно называть его таким именем — улыбнулся, обнаруживая терпение, которого ему хватало на всех, кроме нее.
— Мы будем сидеть здесь, покуда я не решу иначе. — В его интонации прозвучали стальные нотки — чуть слышные, но вполне ощутимые для того, чтобы и Саймон, и все остальные вспомнили, кого они выбрали главным и чьих приказов должны слушаться. — Почему бы тебе, юный Саймон, не обойти кусты и не проверить, все ли на месте?
И юный оруженосец с пылающими ушами зашагал к леску.
Не прошло и минуты после его ухода, как из молодой пшеницы высунулась лохматая запыхавшаяся мордочка со свисающим из пасти розовым языком. Подбежав к Доминике, пес волчком закружился вокруг нее, вымаливая прощение, и она подхватила его на руки и крепко прижала к груди.
— Плохой, плохой пес.
Сестра Мария, наклонившись, почесала его за ухом.
— Не надо, не хвали его, — нахмурилась Доминика. — Пусть запомнит, что убегать нехорошо.
— Вот видишь, дитя, все обошлось. Ты должна не терять веры.
В Бога или в Спасителя, который дал Иннокентию время вернуться?
— Вот. — Доминика протянула сестре кудлатый клубок шерсти. — Держи его у себя и не отпускай.