Кальварий. Самый большой в Лейтавской столице город мертвых. И совсем рядом деревенского вида дом со службами. Топчутся прикрытые попонами кони у коновязи, выпускают пар из ноздрей, стоят легкие возки и санки с медвежьими полостями.
Занецкий соскочил еще прежде, чем остановились.
– Лучшая корчма в Вильне! Милости прошу.
Айзенвальд ухмыльнулся. А то не лучшая. Сколько доносов от конкурентов пришло на высочайшее имя. Генерал-губернатор доносы рассматривал, а ходу им не давал. Во-первых, у пана Борщевского, владельца корчмы, отменная кухня. А во-вторых, удобное место для агентов-"барсуков", чтобы подслушивать городские сплетни, не отраженные в реляциях.
– Выпейте с нами стаканчик, – обратился Генрих к кучеру.
– Што вы, пане, как можно, – смутился тот.
– Хорошо, вот тебе, – Генрих подал кучеру золотовку. – Вернешься через три часа.
Внутри корчмы было тепло и немноголюдно. И прежде всего задевали взгляд домотканые скатерти, покрывающие столы: варварски яркое, невозможное в природе буйство красок. На фоне мрачных стен цвета оглушали.
– Неглюбка [29] , – пояснил Тумаш. – Красиво, правда?
Генрих покусал губы и неожиданно признал: да, красиво.
Такая же варварская красота была и в низких сводах, подпертых квадратными балками; и в старинном очаге с вертелом, на пламени которого можно было целиком изжарить дика [30] ; и в необхватных сосновых бревнах стен, украшенных охотничьими трофеями: шкурой буро-седого медведя и невероятно огромной рыси. Генерал даже глазами хлопнул от неожиданности: пятнистая шкура занавесила чуть ли не весь торец, а голова с кисточками на ушах, оскаленной пастью и золотыми камешками вместо глаз годилась скорее для тигра.
– Лемпарт, болотная рысь, – тут же отозвался добровольный гид. – Считалось, что всех повыбили еще две сотни лет назад.
– Брешут! – к гостям катком катился колобок в вышитом жупане, достающем до голенищ навощенных сапог. На пивном брюшк е жупан расходился, показывая снежной белизны сорочку, перепоясанную вышитым широким поясом с золотыми кистями. Темя у колобка было лысым, как колено, зато седые усы свисали до груди. – Сам подстрелил. Добрый день в хату, панове!
– Здравствуй, Котя.
Заметив, что брыли хозяина наливаются свекольным багрянцем, Тумаш проглотил смешок и велеречиво поправился:
– Пан Константы Борщевский, корчмарь. Пан Генрих, фольклорист, писатель.
Колобок, невесть как сложившись в пузе, отвесил поклон:
– Про ваших братьев Граммаус наслышаны.
– Я здесь их молитвами. Тоже небывальщину собираю, – доверительно поведал генерал.
– Так я тоже! Что ж вы, проходите, будьте ласковы, – опомнился Котя. – Гость в дом – Бог в дом.
Он отвел их к крытому яркой скатертью столу, подвинул простую некрашеную скамейку. Усадил и рысью понесся к пивному бочонку у стойки, блестящему медным краником.
– Пан Борщевский сильно басенки уважает! – шепнул Тумаш Айзенвальду на ухо. – И много уже собрал. Для того и корчму держит, хоть и пан. А наезжий люд языком метелить горазд. Котя труд мечтает издать, фундаментальный. "Лейтава в таинственных историях".
– Ох ты трепло, язык шире веника! – расслышал хозяин. Подошел, неся на подносе горку калачей, соленые свиные уши в глубокой миске, кувшин с пивом, три кружки и деревянные круги под них.
– Горячее какое подать?
– М-м, – Тумаш облизнулся. – Я свойского обещал. Дай-ка нам колдуны [31] , мочанку [32] . Лосиные губы в уксусе. Вепрятину с клюквой. И "трис-дивинирис".
Это была знаменитая лейтавская водка, настоянная на 27 травах. Такая знаменитая, что не каждому удавалось попробовать.
– Ага, – кивнул корчмарь. – Распоряжусь и прибегу.
– И тут это подадут? – удивленно прошептал Айзенвальд, толкая замечтавшегося студента коленом.