Таким образом, датчанин Рольф Пешеход входит в историю как Роберт I, герцог Нормандии, со столицей в городе Руане.
В свою очередь, из хроник навсегда исчезает Нижняя Нейстрия, заменяясь всем известной Нормандией — от слова Nortmanni, «северные люди».
Викинг.
Знал бы девятьсот лет назад император Октавиан Август, чем закончится история провинции Лугдунская Галлия, реорганизованной им в 27 году до нашей эры, — никогда бы не поверил. Однако северные варвары из далекого Даннмерка получили свою долю римского наследия, вскоре заговорили на французском языке и стали вершителями судеб северо-западной Франции лишь потому, что скудные земли Скандинавии по окончании ранне-средневекового похолодания не смогли прокормить «лишних людей».
Точно определить временные границы средневекового климатического оптимума и причины его возникновения весьма затруднительно. Считается, что потепление началось в середине VII века, пика достигло к 1100 году и продолжалось до начала XIV века — а конкретно до 1315–1317 годов, когда в результате внезапного и резкого похолодания начался Великий голод — о нем мы еще подробно расскажем позднее.
Давайте установим пределы теплого периода с 800 по 1300 год, так будет проще. К тому же ориентировочно с IX века мы можем оперировать демографическими данными — появляются дошедшие до наших времен документы, позволяющие (пускай и с немалой погрешностью) судить о численности населения Франции. Самый старинный документ был составлен аббатом монастыря Сен-Жермен де Прэ Ирминоном — бумага, известная как «Полиптих Ирминона», повествует нам об инвентаризации владений аббатства, проведенной в 823 году.
Лист/иллюстрация из «Великолепного часослова герцога Беррийского»; рукопись 15 века
Аббат подошел к делу с серьезностью и ответственностью опытного бюрократа, в список включены имена 10282 человек, арендаторов и их детей, а также упоминание о сервах-рабах, еще около 2000 душ. На сельскохозяйственных площадях аббатства в 17 тысяч гектаров проживало в общей сложности 12 тысяч человек в двадцати пяти деревнях. Выходит, плотность населения в районе Сен-Жермен составляла 72 человека на квадратный километр, но тут следует сделать оговорку: учитываются только пахотные и выпасные площади, а не лесные угодья, принадлежащие монастырю. В последнем случае количество гектаров увеличивается до 221 тысячи, а число людей — до 22 тысяч с падением плотности до 10 человек на гектар.
Встает вопрос: можно ли перенести данные выкладки на всю территорию Франции начала IX века и тем самым вычислить общее население королевства? Видимо, нет, поскольку область вокруг Сен-Жермен спокон веку была заселена гораздо плотнее, чем соседние территории, да и без малого 90 % земель аббатства являлись лесными угодьями.
Французские демографы XX века, используя на основании «Полиптиха Ирминона» разные методы подсчета, получают колоссальный разброс в численности населения Франции — от 5 до 22 миллионов, что совершенно неприемлемо. Б. Ц. Урланис в книге «Рост населения в Европе. Опыт исчисления» попытался сопоставить результаты исследований французов и называет цифру в 6–6,5 миллиона человек по состоянию на 823 год и 9-10 миллионов к 1000 году.
Для чего нам нужны эти цифры? Для понимания демографических процессов во Франции на фоне улучшения климата. Собственно, к XI веку Франция сталкивается с той же проблемой, что и Скандинавия двумя столетиями ранее, — демографическим взрывом и переизбытком населения, при довольно вялом расширении посевных площадей. Людей стало больше, еды меньше. Увеличение пахотных земель за счет вырубки лесов стоит под большим вопросом — лес является собственностью феодалов, как светских, так и церковных (аббатства), но последние вскоре приходят к пониманию необходимости такого шага.
Около 1500. Июль: Жатва. Часослов Генриха VIII, миниатюрист Jean Poyer
Проще говоря, вызрел очередной кризис, да такой, что лучше бы этого проклятущего климатического оптимума вообще не было. В прежние времена, при весьма низкой, но стабильной численности населения, прокормиться было куда проще даже при вечно плохой погоде!
Тут следует непременно заметить, что абстрактное «потепление» вовсе не означало абсолютной стабильности климата — таковая установится лишь в XII-XIII веках, что хорошо заметно по статистике неурожаев в Европе вообще и Франции в частности. До нас дошли сведения о двадцати девяти аграрных катастрофах в период с середины VIII века до начала XII века.
Французский медиевист Пьер Бонасси в книге «50 ключевых слов средневековой истории» от 1981 года приводит весьма любопытную статистику массовых неурожаев общеевропейского масштаба — 6 голодных лет за время с 750 по 800 год, 12 неурожаев с 800 по 900 год, всего 3 голода с 900 по 1000 год (причем только в начале века) и, наконец, 8 неурожаев с 1000 по 1100 год.
Это в целом по Европе. Для Франции пейзаж XI века выглядит совсем грустно — 26 неурожайных лет, абсолютный рекорд. Ничего подобного не отмечалось ни до, ни после XI столетия, и объяснений этой природной аномалии доселе не существует.
Дадим слово бенедиктинскому монаху Раулю (Радульфу) Глаберу, оставившему нам интереснейшую хронику «История своего времени в пяти книгах», написанную в период с 1030 по 1040 год. Цитата довольно обширна, но ее следует привести полностью для того, чтобы понимать устрашающий масштаб происходившего в те годы:
«…В 1027 г. землю начал опустошать голод, и род человеческий был угрожаем близким разрушением. Погода сделалась до того худа, что невозможно было найти минуты ни для посева, ни для уборки хлеба вследствие залития полей водою. Казалось, что все стихии обрушились и вступили в борьбу друг с другом, а между тем собственно они повиновались Божьей каре, наказывавшей людей за их злобу. Вся земля была залита непрерывными дождями до того, что в течение трех лет нельзя было иметь пяди земли, удобной для посева. Зерновая мера на самых плодородных землях не давала более сам-шесть. Этот мстительный бич начался на востоке, опустошил Грецию, потом Италию, распространился по всей Галлии и, наконец, постиг Англию. Его удары обрушились на всех без различия. Сильные земли, люди средние и бедняки равно испытывали голод, и чело у всех покрывалось бледностью; насилия и жестокости баронов смолкли пред всеобщим голодом. Если кто-нибудь хотел продать съестное, то мог спросить самую высокую цену и получил бы все без малейшего затруднения. Почти везде мера зернового хлеба продавалась по 60 золотых солидов; иногда шестую часть меры покупали за 15 солидов. Когда переели весь скот и птиц и когда этот запас истощился, голод сделался чувствительнее, и для укрощения его приходилось пожирать падаль и тому подобную отвратительную пищу; иногда еще, для избавления от смерти, выкапывали из земли древесные коренья, собирали травы по берегам ручьев; но все было тщетно, ибо один Бог может быть убежищем против Божьего гнева.
Но, о ужас, поверят ли тому, свирепство голода породило примеры жестокости, столь редкой в истории, и люди ели мясо людей. Путник, подвергнувшись нападению на дороге, падал под ударами убийц, они разрывали его члены на части, жарили их и пожирали. Другие, убегая из своей страны, чтобы вместе с тем убежать и от голода, были принимаемы в дома, и хозяева душили их ночью, чтобы после съесть. Некоторые показывали детям яйцо или фрукт, заманивали их в сторону и пожирали. Во многих местах отрывались трупы для подобной же ужасной цели. Наконец это безумие, эта ярость дошла до того, что существование животного было безопаснее, нежели человека, потому что, по-видимому, есть мясо людей начало обращаться в обычай. Оlин злодей в г. Турнюс (на р. Соне, близ Макона) осмелился выставить на рынке для продажи вареное человеческое мясо, как то обыкновенно делалось с мясом животных. Его схватили, и он не запирался; суд приказал связать его и сжечь; но нашелся другой, который в ту же ночь украл это самое мясо, выставленное тем на прод ажу и зарытое в землю; он пожрал его, но и был точно так же сожжен.
Близ Макона, в лесу Шатене, стоит уединенная церковь, посвященная св. Иоанну. Какой-то негодяй построил близ нее хижину, где он резал всех, которые искали него убежища на ночь. Случилось однажды, что к нему зашел путник со своею женой; но, заглянув в угол хижины, он заметил там головы мужчин, женщин и детей. Смущенный и побледневший, он хотел уйти, но кровожадный хозяин воспротивился и силою хотел удержать его; страх смерти придал ему силы, и кончилось тем, что путник спасся вместе с женою и поспешно отправился в город. Дано было знать о сем графу Оттону и другим жителям города; в ту же минуту послали большое число людей, чтоб проверить показания путника; они поспешили на место и нашли там того зверя в своем логовище, а в хижине его было 48 голов зарезанных и пожранных им жертв. Злодея привели в город и сожгли; я сам присутствовал при его казни.
«Беззаботный в бедности» (1510–1520) голландская моралистическая миниатюра. Изображен беззаботный у очага, его единственным компаньоном, кроме плачущей собаки и кошки, является Бедность, которую можно увидеть в дверях, собирающую соломинку, чтобы поддержать огонь.
В это время придумали в той провинции одно новое средство для питания, о котором, я полагаю, прежде никогда не думали. Многие начали мешать последние остатки муки и отрубей с белой землею, похожею на глину, и делали из такой смеси хлеб для утоления голода. Эта пища служила им последнею надеждою на спасение от смерти, но успех не соответствовал их желаниям. Лица их делались бледными, кожа натягивалась и пухла, голос слабел и напоминал собою жалобный крик издыхающих птиц. Умирающих было так много, что не успевали их погребать, и волки, привлекаемые запахом трупов, начали нападать на людей. Так как нельзя было иметь для каждого покойника отдельной могилы, по их большому числу, то люди богобоязненные открывали свои запасные ямы, в которые складывалась солонина, и клали туда по 500 трупов, а иногда и больше, если яма была значительного размера. Там валялись трупы, перемешанные друг с другом, полунагие, часто без всякого савана. Нередко полевые ямы заменяли кладбища.