Снова вспомним о средневековой ментальности и концепции «свой — чужой» по религиозному признаку — если фальшивые «свои», то есть конверсо, живут двойной жизнью, внешне принимая одно, но внутри оставаясь другими, то что можно ждать от них в дальнейшем? Одна измена и лицемерие подразумевают другие — завтра они поддержат врагов Кастилии, а послезавтра устроят мятеж, чтобы вернуть «старые порядки»? Нет, это решительно невозможно! Ересь двоемыслия следует искоренить, а особо упорных — истребить.
Торквемада, действуй! Именем короля и королевы, которым нужны преданные и прежде всего честные подданные!
Взглянем на вопрос с другой стороны, а именно — глазами центральноевропейских иудеев-ашкеназов, подвергавшихся в Германии страшным преследованиям в 1096 году, в начальный период Первого крестового похода.
В ашкеназской нарративной традиции это называется «События 4856 года», или же: Gzerot Tatnu. До нас дошли три еврейские хроники Первого крестового похода, приписываемые бар Симсону, бар Натану и дополнительно «Анонимный рассказ старых преследований, или Анонимный Майнц» — все они повествуют о погромах еврейских общин в Шпейре, Вормсе, Кёльне и Майнце.
«События 4856 года» описывают сам ход преследований, смерть, самоубийства, столкновения с крестоносцами — упор делается на мученичество и страдания жертв стихийных банд. Акцент на материальную составляющую практически отсутствует — нет долгих и нудных описаний того, сколько золота было отобрано погромщиками, какое имущество пострадало или каков ущерб.
Ровно противоположное мы наблюдаем у сефардов в XVI веке. Практически все сочинения изгнанных из Испании евреев красочно и во всех подробностях повествуют о проблеме финансового ущерба — прежде всего упор делается на конфискациях по итогам инквизиционных процессов над криптоиудеями. Заметим, что тайное иудействование при надлежащем раскаянии первоначально трибуналом прощалось — накладывалось нестрогое наказание: покаяние, паломничество по святым местам, штраф. Но в случае рецидива инквизиция бралась за виновного всерьез: повторное впадение в ересь считалось тяжелейшим грехом, который практически однозначно вел на костер со всеми вытекающими, включая полную конфискацию имущества.
«Anales de la Corona de Aragon», то есть официальные католические хроники королевства Арагон от 1610 года меланхолично докладывают нам, что именно конфискации являлись главным камнем преткновения для конверсо:
«Начали волноваться и возмущаться новообращенные из числа евреев и кроме них многие дворяне и знатные люди, заявляя, что [инквизиционная] процедура нарушает вольности королевства, ибо за это преступление^ них конфисковали имущество и не сообщали имена свидетелей, дающих показания против обвиняемых, и такая процедура новая, раньше никогда не применявшаяся, и она приносит убыток королевству. И по этому поводу устраивали многочисленные собрания в домах людей еврейского происхождения <…> Понимая, что, если прекратятся конфискации, эта канцелярия долго не продержится, и, чтобы, добиться этого, предложили большие суммы денег <…> и начали среди конверсо сбор большой суммы денег, дабы послать в Рим, а также ко двору короля, и все по поводу конфискаций.»
Отвратительный средневековый еврей наносит удар молодому Адаму из Бристоля, Англия, ок. 1320. Лондон.
Сефарды, что и говорить, были людьми очень богатыми, а потому в ход пошли скрытые мощные рычаги, вызвавшие неимоверный скандал в самых высоких сферах. 18 апреля 1482 года (за 10 лет до изгнания сефардов, заметим, в разгар «кризиса двоеверия»!) папа римский Сикст IV, тот самый, что пять лет назад даровал право королям Испании на организацию государственной инквизиции, внезапно издает буллу, гневно осуждающую злоупотребления Священного трибунала в Арагоне и Валенсии: «…канцелярия по расследованию ереси движима не ревностью о вере и спасении душ, но страстью к богатству. Многие верные и преданные христиане по доносу <…> были без законных на то оснований брошены, в светские тюрьмы, мучимы пытками, объявлены еретиками и повторно впавшими в ересь, лишены, своего добра и имущества и переданы светской власти на казнь».
Одновременно папа Сикст аннулирует все полномочия государственных инквизиторов Кастилии и Арагона с требованием перевести трибуналы под контроль местных епископов (то есть в прямую зависимость Риму), а не короля с королевой.
Оскорбленный Фердинанд не полез за словом в карман и сочинил ответное послание, в котором самым дерзким тоном заявил, что, во-первых, сомневается в подлинности этой странной буллы, во-вторых, уверен в подкупе папы со стороны конверсо (Сикст был печально славен сребролюбием), в весьма резких выражениях осадил понтифика, давшего отпущение грехов осужденным инквизицией еретикам, и, наконец, прозрачно намекнул, что лучше бы его святейшеству доверить решение данного вопроса католическим королям и не совать нос не в свое дело. Мы тут, в Кастилии, сами разберемся.
Как и любой папа эпохи Ренессанса, Сикст был покровителем наук и искусств, а также тратил уйму денег на строительство — ему мы должны быть благодарны за Сикстинскую капеллу в Ватикане. Стоили такие проекты очень дорого, золота вечно не хватало, а потому утверждение Фердинанда о взятке со стороны конверсо может рассматриваться вполне серьезно — король неплохо знал своих подданных и их потенциальные возможности. Сикст IV предпочел замять разгорающийся скандал и полностью капитулировал, чтобы еще больше не оконфузиться.
Есть и другие свидетельства о развернувшейся масштабной коррупционной деятельности — «Anales de la Corona de Aragon» с присущей исторической хронике бесстрастностью сообщает, что конверсо пытались дать взятки одновременно королю Арагона, верховному светскому суду и папе, лишь бы приостановить или вообще запретить работу Священных трибуналов. Это говорит об одном: «проблема двоеверия» и, как следствие, преследований за криптоиудаизм со стороны инквизиции стояла необычайно остро, из чего у марранов вытекали колоссальные проблемы с гешефтом.
Оставшиеся в иудаизме сефарды и некоторые крещеные марраны, уехав из Испании, Португалии и Наварры, создали две крупные диаспоры — западноевропейскую и османскую, причем у турок впоследствии они столь же необычайно преуспели, как и во времена Пиренейских эмиратов. Европейские сефарды селились в основном в Лондоне, Амстердаме, Гамбурге, Венеции. В европейских общинах начался процесс реиудаизации — ранее принявшие католицизм возвращались к вере Моисея. И конечно же, у эмигрантов постоянно сохранялась озабоченность о своих деньгах и партнерских капиталах, оставшихся у крестившихся родственников-конверсо в Испании — это были серьезнейшие финансовые риски, поскольку инквизиция не дремала и угроза конфискаций имущества у криптоиудеев никуда не исчезла…
В первой половине XVI века сефардские общины и создают образ инквизиции как олицетворения алчности — алчность как главная движущая сила Священного трибунала. Мотив мученической смерти за веру в распространяемых по Европе памфлетах поначалу отсутствует, зато в ход пускается множество самых неприглядных эпитетов. Вспомним недавно цитировавшегося Шмуэля Ушке: «дикий монстр из Рима ужасной наружности», «пастью и мощными зубами он перемолол и проглотил все их мирские богатства и золото», «тяжелые, полные яда лапы», «жестокий монстр» — и так далее до бесконечности.
Ключевые слова тут — «богатства и золото».
Постепенно формируется массовое мнение о Габсбургской Испании — государство, основанное на алчности, всепоглощающем сребролюбии, демонической ненасытности. Оба испанских «национальных проекта», то есть инквизиция и сразу за ней завоевание Вест-Индии, объясняются этой универсальной негативной характеристикой.
Законность требований инквизиции во внимание не принимается — хоть в Дании, хоть в Германии, Франции или Италии имущество еретика конфисковывалось, Испания не являлась каким-то выходящим из общего ряда исключением. Церковное право было обязательно для всех. Однако сефарды громче остальных кричали о беспрецедентном грабеже и в этом деле изрядно преуспели.
Затем в общий дискурс, созданный марранами, протестанты добавляют жестокость (Новый свет, Нидерланды, Италия), мракобесие — то есть подавление инквизицией любой свободной мысли, интеллектуального и духовного прогресса, а также тирания, идущая в паре с жестокостью — порабощение свободных голландцев и фландрийцев, вместе с обитателями Нового света.
Вот такая неприглядная триада родилась в итоге подавления марранского двоеверия и криптоиудаизма с последующим изгнанием сефардов с Пиренейского полуострова. Когда испанцы спохватились, было уже поздно — деточка выросла. «Черная легенда» прочно вошла в сознание соседей по материку, и выкорчевать ее не было уже никакой возможности.
В позднейшие времена мы можем наблюдать лишь последовательное развитие «черной легенды» инквизиции, наибольший вклад в которую внесли не марраны, а протестанты, лишь подхватившие эстафету. Впрочем, примерно через столетие-полтора после изгнания сефардский плач о потерянных деньгах (стало неактуально) начал замещаться на более возвышенные мотивы — теперь в марранских произведениях мы наблюдаем страдальцев за истинную и единственную веру Моисееву, коим противопоставляются наводящие жуть инквизиторы, самыми гнусными методами навязывающие язычество в виде христианства. Вот пример подобного творчества: