Конца света не случилось ни в 993-м, ни в 994-м, ни в 995-м, ни в 996 году. Внимание общественности сосредоточилось на 999 годе — символика очевидна: перевернутое «число зверя», 666, понятное, правда, лишь для образованных людей, знакомых с арабскими цифрами. И снова ничего. Наконец, римский папа Сильвестр II (кстати, именно он ввел в обиход арабские цифры) предсказывает апокалипсис на Рождество 1000 года — тысячелетие Пришествия Спасителя. Опять мимо. Сильвестр, поразмыслив, предлагает новую версию — конец света приходится не в тысячелетие рождения Иисуса, а в тысячелетие распятия, то есть на Страстную неделю 1033 года. Если и тогда ничего не произойдет, то дата опять переносится — на 1037 год: считаем сверху три с половиной года царства Антихриста.
Впрочем, окончательно запутавшегося в пророчествах понтифика уже никто толком не слушал…
(Отдельно заметим, что последняя версия о конце света в 1037–1038 годах была всерьез принята на Руси — как раз в 1038 году Великая суббота совпадала с Благовещением, что являлось очевидным знаком. Есть мнение, что Золотые ворота в Киеве были построены Ярославом Мудрым как раз к этой дате — чтобы достойно встретить явившегося на грешную землю Спасителя.)
Сказать, что католическая Европа испытала тягчайший стресс — значит не сказать ничего: предсказанное не исполнилось. Годы покаяния, отречения от мирского и ожидания ужаса апокалипсиса окончились ничем. Произошел грандиозный переворот в массовом сознании: оказывается, жизнь продолжается! И будет продолжаться! Прямо сейчас с небес не будет низвергнута сера и даждь огненный, миновали времена неизбывной тоски и всеобщего страха перед неминуемым тотальным уничтожением.
Конечно, по авторитету Церкви был нанесен немалый удар («Как же так? Вы же обещали?!»), но католицизм гибко обошел бестактные вопросы ошалевших на радостях прихожан и подстроился под изменившиеся обстоятельства, создав новую доктрину. Сугерий, аббат Сен-Дени с 1122 года, становится одним из основоположников изменившегося взгляда Церкви на жизнь — именно он создает философскую модель готической архитектуры, храма, наполненного светом идущего на смену унылым церквям романского стиля. Вера — это радость, а не угрюмый подвиг прошлых веков; Бог — это сияние, стоящее выше любого другого сияния…
Но при чем тут бани? Да при том, что после несостоявшегося апокалипсиса вдруг выяснилось, что можно быть добрым католиком и при этом не лишать себя безобидных мирских удовольствий. Удобное жилье. Вкусная пища. Красивая одежда. В конце концов, литература и поэзия — именно после Тысячелетия начинается очередной культурный взлет, приведший к Ренессансу XII века и бесчисленным романам о куртуазной любви.
Альбрехт Дюрер, Мужская купальня, дата неизвестна
Наступила эпоха сибаритства, пристрастия к удобствам и комфорту. Обществу необходимо было расслабиться после веков ожидания неминуемого.
В XII–XIII веках появляется удивительный документ под названием «Ancrene Wisse» — анонимное «Правило» монашеской жизни, по разным данным, созданное в Англии между 1130 и 1220 годами, мнения о датировке у разных исследователей расходятся. Тем не менее это важное свидетельство о настроениях той эпохи, времени, освободившегося от тяжкого проклятия, до 1000 года висевшего над всем христианскими миром. Сочинитель, предположительно доминиканец или августинец, наставляет монахинь:
«…Мойтесь столь часто, сколь в том будет необходимость, мойте также свою одежду, ибо грязь никогда не была угодна Господу, ему любезны простота и бедность».
Любой аскет V–VII веков, увидев эти строки, сперва хлопнулся бы в обморок, а затем призвал на голову автора все известные и не очень проклятия. Но времена изменились бесповоротно. Давайте откроем фуэро (судебник) испанской крепости Куэнка, отбитой христианами-кастильцами у мавров в 1177 году. Законодательный свод, разрабатывавшийся с 1189 года, включает в себя пункт 24, в котором мы читаем:
«Мужчины пусть идут в баню сообща во вторник., четверг и субботу; женщины идут в понедельник и в среду; и евреи идут в пятницу и в воскресенье; ни мужчина, ни женщина не дают больше одного меаха при входе в баню; и слуги как мужчин, так и женщин ничего не дают; и если мужчины в женские дни войдут в баню или в какое-либо из зданий бани, пусть платит каждый десять мараведи; также платит десять мараведи тот, кто будет подглядывать в бане в женский день; также если какая-либо женщина в мужской день войдет в баню или будет встречена там ночью, и оскорбит ее кто-либо или возьмет силой, то не платит он никакого штрафа и не становится врагом; а человека, которым в другие дни возьмет силой женщину или обесчестит, надлежит сбросить».
Женщина ставит банки другой женщине после бани. иллюстрация из немецкого манускрипта 1483 года.
Тут говорится не о том, что баня разрешена или запрещена — наоборот, поход в баню по умолчанию считается чем-то само собой разумеющимся. В «Фуэро Куэнки» оговариваются этические нормы и повседневные правила посещения бани. Раздельное мытье мужчин и женщин, посещение бани евреями — учитывается, что в субботу исповедующие иудаизм мыться не могут. Плата за услуги. Штраф за нарушения: понятно, что женщина, заявившаяся в баню в мужской день или ночью, сильно рискует, и в целом, если случится что-то нехорошее, то сама виновата…
В качестве очередной иллюстрации процитируем Лео Мулена, отрывок из книги «Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы (X–XV вв.)»:
«…В аббатстве Сен-Галль бани располагались рядом со спальней, и в них мылся каждый, кто хотел. Оlнако час, день и сам процесс мытья были строго регламентированы. Монахам предписывалось раздеваться, как в спальне, то есть по правилам целомудрия (чтобы лучше соблюдать эти правила, монахи и стали носить нижнее белье). Им не разрешалось опаздывать в баню. Вымывшись, монахи надевали выданное им чистое одеяние и возвращались в монастырь. Вся процедура проходила под наблюдением старшего брата, «благочестивого и целомудренного».
Помимо мытья в банях (правила посещения которых, как мы уже видели, были самыми разнообразными), монахам предписывалось мыть руки перед едой и после еды; после сиесты; перед тем, как отправиться на хоры для совершения утрени; после мессы (в аббатстве Флери горячей водой мыли и руки, и ноги); перед тем, как совершить омовение ног тринадцати бедным в Чистый четверг на Страстной неделе.
Сборник обычаев аббатства Бек упоминает слово «умывание» («ablotorium») более пятнадцати раз. Существовал специальный удар в колокол, возвещавший о том, что готова вода для умывания (об этом говорится в сборниках Бек и Эйнсхема). У мирян «звонить к воде» означало время обеда».
Вернемся, однако, во Францию, где банный бум достиг наивысшего расцвета в XIII веке — ничего подобного в бывшей провинции Галлия не видели со времен Древнего Рима с его бесчисленными термами.
Как мы недавно выяснили, в течение аграрной революции Средневековья высвободились колоссальные ресурсы — дров было не просто много, а очень много. По сохранившимся сведениям, в XII–XIII веках цена за тонну дров в среднем составляла около 40 денье — серебряной монеты весом 1,2 грамма, сиречь около 50 граммов серебра. Заглядывая в будущее, скажем, что в период между 1600 и 1800 годами цена за тонну взлетела примерно в 2,5–3 раза, а к середине XIX века и вовсе вчетверо относительно стоимости серебра — последствия Малого ледникового периода и дефицита леса. А уж если учитывать резкое падение доходов населения с наступлением Нового времени, то доступность дров в более поздние эпохи не вызывает ничего, кроме уныния…
Последователь Дюрера, Женская купальня, 1505/1510
Итак, общественная баня во Франции времен Высокого Средневековья называлась «этюв», étuve, что переводится как «водяная парилка», la vapeur d'eau. Абсолютное большинство этювов строились если не по единому образцу, то были весьма друг на друга похожи: в цокольном этаже, подвале или полуподвале устанавливали один или несколько котлов, пар по системе керамических (металл был дорог и быстро ржавел) труб поднимался наверх, в бельэтаж, где располагался непосредственно этюв — прекрасно обогреваемая парная. Кадки с водой для посетителей практически ничем не отличались от тех, что мы видели на гербе города Баден под Веной, в каждой могло разместиться 3–6 человек. Приличия вполне соблюдались — кадку огораживали ширмами или балдахином, что мы можем наблюдать на множестве сохранившихся рисунков из средневековых хроник, где этювы были старательно запечатлены.