Ибрагим написал правильно и остановился, не зная, что делать дальше.
- Ну же, - сказал караван-беги. - Что же ты не пишешь?
- Я не знаю, что писать, - растерялся мальчик.
- Ты незаконнорожденный, что ли? - презрительно бросил куш-беги.
- Нет. Мой отец водонос, - обиделся мальчик.
- Вот и пиши, кто твой отец.
Ибрагим наконец понял, что от него хотели, и крупно написал на доске:
«Мой отец водонос».
Неожиданно куш-беги встал, за ним поднялись другие члены комиссии и пошли к выходу. Никто из них не сказал ни одного слова учителю, никто не ответил на поклоны учеников. Уже во дворе Талиб догнал Зарифходжу, шедшего последним. Он тронул недовольного чиновника за рукав, но тот отстранился, сделав вид, что вовсе не знаком с Талибом.
После ухода комиссии учитель с сыновьями удалился в свои комнаты, а ученики столпились в классе, обсуждая визит высоких гостей.
- Нашу школу теперь закроют, - говорили одни.
- Нет, просто всыплют учителю палок тридцать и отпустят, - утверждали другие.
- За что же его будут бить? - удивлялись третьи.
- Мало ли за что. Найдут! - На этом мнении сходились все.
В Бухаре не только дети, но и взрослые не удивлялись, когда кого-нибудь бросали в темницу, казнили или подвергали публичному избиению на площади без всякой видимой причины. Раз наказывают - значит, провинился. Может быть, не все люди думали так, но и те, кто думал иначе, редко высказывали свое мнение.
В дверь заглянул сын учителя, пятнадцатилетний Камал.
- Талиб, - позвал он, - возьми глобус и иди сюда.
Талиб вошел в комнату, где сидел Насыр-ака, и поставил перед ним модель земного шара.
- Это он виноват, он виноват! - раскачивался, как над покойником, учитель Насыр-ака. - Как я не догадался? Из-за него закроют школу. Талиб, забери его домой, или я сожгу его… Это глобус виноват!
- Что вы, папа, - утешил учителя старший сын Хамид. - Разве в глобусе дело? Они боятся революции, поэтому всего боятся.
- Учитель, - вмешался Талиб, - у куш-беги и у караван-беги тоже дома есть глобусы. Дядя Юсуп им продал. Не беспокойтесь, они просто забыли про это.
Насыр-ака сидел на ковре и причитал, бормотал себе под нос: