— А вдруг в самом деле апокалипсис? — тихо спросила она.
Меня аж передёрнуло, но скорее от раздражения, чем от страха.
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что саранча — это Божья кара. Тогда бы они одних только вас и жалили…
— Или одних только вас! — огрызнулась она.
Замолчали. Впрочем, ненадолго.
— А как ты сюда попала вообще? — полюбопытствовал я. — Ты ж вроде не военнообязанная… — прикинул, догадался. — А-а… Сын здесь воюет?
— Я — бездетная, — сухо сообщила она.
— Но замужем? — зачем-то уточнил я.
— Была замужем. Сейчас в разводе… Я — певица, — хрипловато добавила она.
Певица? Мне казалось, у певиц голоса должны быть нежнее.
— Приехала с концертной группой…
Ну правильно! Побомбят-побомбят — концерт послушают. И опять бомбить…
Потом уснули. Ружьецо своё вместе с патронташем я от греха подальше разместил возле стеночки. Не ложися на краю… И то ли приснилось мне, то ли проснулся я на минутку, но, кажется, Тамара бормотала какую-то молитву.
— Горе, горе, горе живущим…
Ни черта себе пробуждение!
Сел рывком, схватил двустволку. Снаружи было позднее утро. В противоположном углу, в точности повторяя моё движение, вскинулась Тамара. Несколько секунд оба сидели неподвижно, уставив стволы в сторону оконца, откуда доносились эти причитания. Впрочем, причитания ли? Как-то слишком уж ликующе они звучали.
— Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны…
По возможности бесшумно поднялись, подступили к решётке, стараясь, впрочем, не слишком к ней приближаться, привстали на цыпочки. По улице брёл босиком некто в белом балахоне и с веточкой в правой руке.
— Имя ему по-еврейски — Аваддон, а по-гречески — Аполлион… — в упоении выкликал он нараспев.
— Чокнулся? — шёпотом спросила Тамара.