Хорошо сказать — назад…
Струи снега загустели, с шумом неслись по насту. Там, где попадались увалы, на поворотах плясали белые кручёные столбы. Через час от весны не осталось и следа. Пурга распустила свои седые лохмы. Её голос, визгливый, скандальный, крепчал, а руки становились длиннее и швыряли в лицо пригоршни жёсткого, как песок, снега.
Охкурго надвинул малахай, укрыл лоб и щёки.
«Только бы не сбиться. Надо держаться против ветра». Мальчик почти ложился на упругую живую массу, пробивая её всем телом.
— Куда лезешь? — оттолкнул путавшегося под ногами щенка.
Тот кувыркнулся и сразу же исчез в метели.
— Лангенёк, Лангенёк! — перепугался Охкурго, вслепую хватая воздух.
Лангенёк нашёлся, снова прижался к ногам. Охкурго достал из котомки взятый на всякий случай ремешок из лохтачьей кожи и ощупью завязал его на ошейнике.
«Теперь уж не растеряемся…»
Вот и заросли кедрача. Где же медведь?
Охкурго петлял, лез сквозь пружинистую сеть из перекрученных липких сучьев, проваливался в сугробах. Он устал, обливался потом, но и не думал отдыхать. Усядешься — потянет на сон, и больше не встанешь. На бровях и ресницах настыли ледяшки — глаза не раздирались. Да и сколько ни таращь их, всё равно не отличишь, где бугор с медведем, а где занесённый куст.
«Может, Лангенёк?!» Охкурго присел, ласково обнял щенка и, поднеся к носу котомку с медвежатиной, приказал:
— Ищи, ищи!
Лангенёк и так уж искал. В нём — северянине — пурга пробудила следопыта.
«Гав-гав!» — заметил он на возвышенности отпечаток нартового следа, рифлёный, выеденный ударами позёмки.
«Верно держимся», — обрадовался Охкурго.
Лангенёк закружился. Взвывая, он трижды возвращался к следу и вдруг, нырнув в сугроб, заработал изо всех сил лапами и мордой.
Показалась бурая шерсть.
— Вот ты где? — Охкурго бросился на помощь.
Скорей, скорей зарыться в снег, уйти от ветра!..
Пещеру устроили прямо под медведем. Забрались поглубже и закрыли котомкой вход.
«Теперь не страшно: мяса вдоволь и в укрытии». Охкурго обнял щенка. Он подоткнул концы кухлянки, втянул руки внутрь широких рукавов и, свернувшись калачиком, вскоре сладко засопел.