— Твоя мама тебя любила, — тихо проговорила Лусевен.
Эш только сильнее зарыдала.
— Она не хотела покидать тебя… уходить так, как случилось.
От этих слов боль Эш стала еще острее.
— Ведь ты веришь этому, правда?
Эш смогла только кивнуть.
— А твой отец — просто ничтожество, потому что отказался от тебя.
— Л-легко… вам говорить…
— Перестань, Эш, — сказала Лусевен. Она приблизилась на несколько шагов, а звук ее голоса действовал как благотворный бальзам. — В мире полно таких людей, как он. Людей, которые думают только о себе. Людей, которые не хотят отвечать за своих близких. Людей, которые не умеют любить…
Эш повернула к Лусевен страдальческое лицо, все еще мокрое от слез, и проговорила, глотая слезы вперемешку со словами:
— Тогда… мне кажется, что я… совсем… совсем такая же, как он… да?
Лусевен подошла и положила руку на ее плечо. Эш вздрогнула, но не отстранилась, даже когда Лусевен взяла ее за подбородок и подняла голову так, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Я в это не верю, — сказала она.
— Откуда… вы знаете? Вы не… вы даже не знаете меня…
Но тут ветер откинул вуаль с глаз Лусевен, и в их глубине проскочила какая-то искра. В то же мгновение у Эш возникло ощущение, будто взгляд женщины проник в самую глубину ее существа. Как будто она разглядела каждый шрам, каждую царапину, которые Эш усиленно скрывала за своими защитными стенами. Разглядела все помыслы и поступки Эш, оценила их… и не осудила.
— Ты делала ошибки, — сказала Лусевен, — и тебе не очень-то везло, но в глубине души — что идет в счет — ты добрая девочка. Этого для меня достаточно.
Эш похлюпала носом и утерлась рукавом. И уже не протестовала, когда Лусевен притянула ее к себе и крепко прижала.
— Этого должно быть достаточно и для тебя, — сказала Лусевен.
Прошло какое-то время, прежде чем они продолжили путь. Лусевен сняла со своего браслета один из амулетов, каким-то образом привела его в действие, и на земле, покрытой вереском, появился небольшой столик, неровно приставленный к глыбе известняка, с двумя чашками чая и тарелкой с небольшими пирожками. Эш с благодарностью взяла чай. Голода она не чувствовала, но попробовала один пирожок, — что-то вроде медовой коврижки с орехами, но из более крутого теста, — и прикончила четыре штуки. Потом принялась было за пятый, но почувствовала, что уже не справится с ним. Лусевен стала рассказывать ей о своих птицах: назвала их имена и показала, как приманивать их на руку или на плечо, чтобы покормить.
Ворона звали Кифи, а ястреба — Ханрос, что означало соответственно «доверие» и «мечта», как объяснила Лусевен.
— Почему вы так назвали их? — спросила Эш.
— Чтобы не забывать, что нужно доверять своим друзьям, как самой себе, и что, когда дела обстоят не блестяще, можно мечтать и надеяться. Порой просто подумаешь о чем-нибудь хорошем — и обстоятельства изменяются к лучшему, совсем как сбывается все наоборот.