— У-у-х-ходи… — только и сумела произнести Нина.
Ее зубы выбивали дробь, и она едва могла выговаривать слова.
Моя.
Женщина шагнула к ней, и все страхи Нины слились в одном ужасающем вопле. Он поднимался вверх от самой диафрагмы, раздирая горло, пока с силой не вырвался наружу.
Очертания фигуры заколебались — как будто в отражение в спокойной воде бросили камешек и во все стороны пошла рябь.
Тут дверь спальни с грохотом распахнулась, и на пороге появилась мать Нины. Загадочная фигура исчезла, как будто ее никогда и не было. Никакого инея. Никаких снежинок в воздухе.
Но холод остался, прохватив Нину до самых костей.
Как остался в памяти и образ женщины в длинных одеждах, и ее страшные слова.
Ты моя.
Ты была мне обещана.
Мать быстро пересекла комнату и присела на край постели, обняв Нину.
— Боже, — сказала она. — Ты словно ледяная.
Нина была не в силах говорить. Все, что она могла, — это смотреть во все глаза туда, где только что стояла женская фигура, и дрожать.
— Завтра ты не пойдешь в школу, — сказала мать. — Мне ни за что не следовало отпускать тебя сегодня.
— Я… Я…
Мать ласково погладила Нину по волосам, убрав со лба прилипшие прядки. Нина медленно перевела взгляд с того места, где была ее незваная гостья, к двери, где стоял отец с таким же встревоженным выражением лица, что и у матери.
— Здесь все в порядке? — спросил он.
— Ее знобит, — сказала мать. — И ей приснился плохой сон. Да, дорогая?
Сон, подумала Нина. Если только все это было сном…
— Я пойду вскипячу молочный пунш, — сказал отец.
— Все будет хорошо, — сказала мать, когда он вышел за дверь. — Ты просто нездорова и видела дурной сон. Так бывает, Нина. Он может казаться совершенно реальным, но все-таки это всего лишь сон. Хочешь, расскажи мне его.
Нина с трудом справилась с комком в горле.