— Вот значит, с чего столько разговоров… — почти философски изрекаю я в пустоту перед собой. Тело звенит, голова наотрез отказывается работать, словно измученный компьютер со снесённой начисто системой; даже если прямо сейчас четвертая мировая обрушится нам на головы, я просто закрою глаза и спокойно умру.
Чувствую, как Эрик выпускает в потолок дым, приподнимается на локтях, рассматривает моё безмятежное лицо.
— У тебя что, ни разу не было? — отрицательно качаю головой. Не совру, это мой первый оргазм. — А твой парень фееричный мудак! Бросай его к ебеням.
Даже спорить не хочется.
Кожа на животе и груди стянута и саднит, в пылу новых ощущений не заметила, как Эрик кончил на меня. Чувствую, как остывает моё тело, становится прохладно, и безумно хочется заснуть. Силюсь заставить себя подняться, соблюсти приличия и покинуть чужую территорию — хочу в душ, спать и ни о чём не думать. Завтра у меня рабочая смена.
— Пункт о психологической подготовке неофитов гласит — положительный результат надо закреплять, — слышу его насмешливый голос где-то на периферии сознания. Эрик тушит сигарету и хлопает ящиком прикроватной тумбочки. Поворачиваю голову, вижу длинную, серебристую ленту презервативов, небрежно брошенных на кровать, и довольное донельзя лицо Лидера в опасной близости от моего. — И поощрять.
Возразить, что такое количество сверхпрочных резиновых изделий за раз я с ним не освою, не успеваю — Эрик затыкает мне рот поцелуем, а все попытки к сопротивлению гасятся в зачатке его немалым весом, вжимающим меня в жесткий матрас.
Я так и не добралась до дома.
Я просыпаюсь с первыми лучами рассвета, они едва пробиваются сквозь ровный слой рыжей пыли на обратной стороне оконного стекла. Ветер ещё не стих, но сменил направление — вижу, как гнётся к земле частокол густого перелеска у Стены, но плотный, красный туман больше не висит в воздухе. На часах 4:45, у меня затекла спина и шея, и выбраться из-под тяжёлых, по-хозяйски наброшенных на меня рук Лидера чуть ли не становится проблемой.
Шлёпаю босыми ногами в кухню, отделённую от спальни тонкой перегородкой матового стекла, жму кнопку настенного бра, впускаю в пространство глухой, прохладный свет. В кухне много металлического блеска; начищенный хром подсветки, дверных ручек, смесителя остро бликует в линялых отсветах лампы. Минимализм и строгость, обжитого бардака не наблюдается, будто Эрик здесь почти не бывает либо тщательно следит за чистотой.
Подхожу к окну, прижимаюсь к холодному стеклу лбом; у меня дрожат ноги, мышцы болят, как после марафона, а в голове пустыня — ровный слой красного песка забил до отказа все механизмы. Моё состояние удивительно напоминает пейзаж за окном. Мне не показалось, за прошлую ночь оргазм настиг меня еще дважды, от силы ощущений я даже потеряла сознание.
Натыкаться на углы в поисках одежды не хочется, а чужие вещи я на себя не надену из принципа — жест слишком интимный, а терзать себя иллюзиями я не собираюсь. Мы взрослые люди, уверена — долго и мучительно думать, как жить дальше, никто из нас не станет. Я люблю спать и ходить голышом, Юджин этим фактом крайне недоволен — у его матери есть ключ, и приходить ей позволено в любое время. Голая женщина в квартире единственного, горячо любимого сына определённо могла вызвать у неё сердечный приступ, потому в последний год до самого перевода в Бесстрашие я всё чаще ночевала у себя.
Бьюсь о стекло головой, раз, второй, до ощутимой, отрезвляющей боли — только сейчас осознаю, ведь я всё-таки помолвлена. Чувствую себя омерзительно. Перебежчица в чужую койку. Надо было расставить точки над i до командировки — не хочу снова возвращаться в болото, в которое превратились эти убогие отношения, и так уже застряла там по самое горло.
Сухость во рту и тупая ноющая боль в висках — отголоски похмелья дают о себе знать, хочется выпить кислой дряни так, чтобы зубы свело оскоминой, других идей мой больной разум мне не подкидывает. Найти бы здесь лимон, а если ещё и сахар попадётся, то это удача. Возле бара нахожу половинку с бледной плесенью у края. Лучше, чем ничего. Рядом бутылка текилы и два стакана с намертво прилипшей солью и следами помады — наверное, с неделю назад у Лидера было свидание. Я настолько опустошена, что меня это ни капли не трогает, да и должно ли? Пусть ставит ещё одну жирную галку напротив фамилии Нортон, плевать, у меня нет к нему претензий. Улыбаюсь. Не забыть бы поблагодарить за прекрасный вечер перед уходом.
До подъема час. Выжимаю лимон, слышу шаги и громкий зевок по дороге. Лидер скрывается в ванной. Пытаюсь собрать себя в кучу перед сменой — я слишком расслаблена и к тому же совсем не выспалась; почти не ощущаю, как Эрик оказывается у меня за спиной, забирает из моих рук стакан. Отпивает и морщится.
— Кислятина.
— Так задумано, — отбиваю я, а стакан конфискую обратно.
Прячу взгляд за гранёным стеклом, сердце больно и громко бьётся о рёбра — он слишком хорош, просто восхитительно сложен, не могу заставить себя не любоваться. Два неодетых человека на единицу пространства — прямо идиллия какая-то.
— Да-а, звездец, — Эрик оценивает обстановку за окном, смотрит в коммуникатор, бросает взгляд на меня и осекается на полуслове. Кажется, впервые испытываю неловкость от того что на мне ничего. Одним поворотом головы он заставляет трястись от страха или вспыхивать до кончиков ушей, как меня в эту самую секунду; даже сейчас абсолютно обнаженный, безоружный, на расстоянии вытянутой руки, он не менее опасен. Даже больше — такой вид способен деморализовать кого угодно.
Проходит мимо, не сводя с меня глаз — кажется, ни один участок кожи не остаётся без его внимания. Возвращается, тянет мне свою чистую футболку.
— Надевай. — Отрицательно качаю головой, складываю руки в замок у груди. — Надевай, говорю, или я тебя отсюда до вечера не выпущу.
Приходится подстраиваться под ситуацию и изменять принципам. Нервно комкаю ткань, быстро надеваю на себя — перспектива ползти из лидерской студии, держась за стены, меня не прельщает. Думаю, ему вполне под силу вытрахать из меня душу. Чувствую химическую отдушку местной прачечной. Футболка мне до середины бедра — пропорционально я раза в два меньше его. Даже удивительно, что у нас всё получилось; из-за физиологических различий всё могло бы закончиться оглушительным фиаско.