У Грибкова было одновременно официальное и немного испуганное выражение лица.
— Я… тут… написал…
— По личному вопросу? — сбрасывая шинель, осведомился Лапшин.
— По личному.
— Доложи на словах.
Толя доложил, собравшись с силами, коротко, сухо, без единого лишнего слова. Он должен ехать в Испанию. Положение там тяжелое. Вот и все.
— А ты приедешь и поможешь? — как бы даже порадовался Лапшин.
Конечно, ему следовало обстоятельно поговорить с парнем. Но Грибков его начинал злить. Поминутно куда-то рвется, вечно его заносит, нет с ним ни единого спокойного дня.
— Вот у капитана Бадигина тоже имеются трудности, — произнес Лапшин, — давай езжай к нему, спасай положение, пропадет «Седов» без Анатолия нашего…
Толя вздохнул.
— Китайцам помоги японских империалистов бить. Валяй!
Грибков тоскливо молчал.
— Что не отвечаешь? Сильно соскучился на нашей работе? Так ведь тебя сюда силком никто не гнал, сам набился. А насчет Испании я бы тебе советовал обстоятельно подумать — у одного тебя за Испанию душа болит или еще есть некоторые товарищи, ничем тебя не худшие! Порассуждай в холодке, подумай…
— Разрешите идти?
— Иди. А что касается до войн, то предполагаю я, что твое поколение, Анатолий, еще хлебнет настоящей войны. Понятно?
— Понятно, — вяло ответил Грибков, и дверь за ним закрылась.
Строгий Павлик, туго перетянутый ремнем, очень чистенький, в сапогах зеркального блеска, принес почту. В глазах его не было решительно никакого выражения, кроме холодной старательности. Одна довольно грязная открытка сразу привлекла внимание Лапшина.
«Начальничек! — сурово сдвинув брови, читал он. — Вам, конечно, наплевать с высокого дерева, но меня опять упекли. Где же правда? Предупреждаю — готовьтесь к большому развороту. Жмакин не намерен пропадать. Жмакин вернется и сделает вам хорошие хлопоты. Вы еще наберетесь неприятностей за Жмакина, товарищ начальник, вспомните ваш курорт и как мне тут опять довесили, пока вы наслаждались природой. Те проклятые гады, которые виноваты в моей судьбе, все равно в порядочке, но я добьюсь своего. Ждите. Будет шум и тарарам. К сему — Жмакин».
И картинка была нарисована на открытке: крошечный человечек убегает, а в него палят из винтовки.
Лапшин перечитал открытку дважды, сердито покрутил головой и велел Павлику вызвать Криничного. Огромный, очень сильный, немножко как бы стесняющийся своих могучих плеч и тяжелой поступи, Криничный сел в кресло, прочитал открытку и тоже покрутил головой.
— При чем тут курорт? — спросил Лапшин.
— А это, Иван Михайлович, когда вы в Кисловодске были, он сюда заявился — Жмакин. Правду искал после заключения. Крик поднял, что по первому разу его неправильно осудили, и вас добивался. Но Андрей Андреевич перехватил, какую-то кражу приплел, а тот возьми и со знайся…