Калмыков, обратив внимание на то, что у парня на руке есть собственные часы, нахмурился:
— А твои, разве время не показывают?
— Неа, — пожал плечами Григорий, — Позавчера остановились.
— Остановились? — с недоверием спросил Андрей Семёнович, — Электронные часы?
— Да, остановились. Сам удивляюсь. Я в субботу под автобус попал. Представляете? Прямо на пешеходном переходе. И откуда он там взялся — ума не приложу! Только шаг делаю и тут — бац! А в следующее мгновение — лежу на обочине. Вот после того удара часы и остановись. А на мне ни царапины! Представляете? Бывает и такое.
Для наглядности, он протянул руку Калмыкову и тот посмотрел на циферблат. На экране и в самом деле были цифры, и они, в самом деле, стояли. Даже секунды замерли.
— М-да… Странно. В ремонт надо отнести.
— Да фиг с ними. Пусть стоят. Я ведь часы эти так ношу… Больше для понта. Куда мне спешить?
— Но время у меня все равно спрашиваешь.
— Спрашиваю. Но не для себя.
— Для кого же?
— Для вас, конечно! Чтобы вы успели. Сегодня в 21:14 в аэропорту совершает посадку самый впечатляющий лайнер, который когда-либо принимал наш захудаленький аэропорт. И вам обязательно нужно на это посмотреть!
Калмыков округлил глаза и удивлённо уставился на Григория.
— А что вы на меня так смотрите? Вам сорок лет! Вы каждый день в восемь тридцать приходите на работу, каждый день торчите в душном офисе, делая скучную работу, а вечером возвращаетесь в такие же четыре стены. Не правда ли? Иногда, конечно, удаётся вырваться из офиса по какому-нибудь мало-мальски важному заданию руководства, но вы даже в этом случае не позволяете себе туфли снять. Даже, когда этого очень сильно хочется! Вам сорок, Андрей Семёнович! Ну, сколько вы ещё проживёте? Десять? Двадцать? Тридцать лет? А может через неделю — того…? И, позвольте спросить, какой из оставшихся дней вы собираетесь посвятить тому, чтобы увидеть, как садится самолёт? А? Нет такого дня? Не запланировали?
Калмыков смотрел на эмоционального молодого человека и боролся с переполнявшим его чувством негодования. Григорий продолжал:
— То есть, вы хотите сказать, что готовы помереть даже приблизительно не прочувствовав то, от чего некоторые люди получают космическое удовольствие? Так и не поняв, в чем оно заключается? Просто посмотреть! Проще некуда!
— Да не собираюсь я помирать! — не сдержавшись, вдруг, вспылил Калмыков, — Что за чушь ты тут несёшь?
— Послушайте, — заметно сбавив обороты, сказал Григорий, — Помирать никто никогда не собирается. Даже очень старые, или смертельно больные люди, которые знают, что скоро умрут, просыпаются каждое утро с надеждой, что этот день будет прожит также, как и все предыдущие. Но последний день наступает для всех. Почему вы думаете, что Калмыков Андрей Семёнович — исключение?
— Я себя исключением не считаю. Просто считаю, что смотреть на самолёты — глупая, никчёмная затея.
— А какая затея не глупая? Может быть не глупо ходить каждый день на скучную, неинтересную работу, чтобы заработать немного денег, чтобы купить на них еды и съесть? Или не глупо после этой скучной работы вернуться в пустую квартиру, включить телевизор и погрузиться в просмотр очередной серии какого-нибудь мыльного киселя, заливающего мозги похлеще любого наркотика? Что не глупо?
— Знаешь, Гриша, мне пора, — Калмыков торопливо натянул обратно на ноги тесные туфли и, дрожащими от возбуждения непослушными пальцами, с третьей попытки завязал шнурки.
— Я буду ждать вас у входа во второй терминал сегодня в 20:30. Не опаздывайте, если не хотите пропустить посадку.