— Соцпоп.
— Ладанку ему дайте! Ладанку.
— Богостроитель.
— Да нет, что вы, у него просто ум за разум зашел.
Мигалкин обиделся. Он вскочил, неловко двинул стулом и вышел в сени.
— Напрасно обидели человека, — вступился было Калашников, — разве он один чепуху мелет? Таких сейчас много стало, и не удивительно: после всех переживаний многие в тупик зашли.
— Мигалкин не из таких. Зачем ему в тупик заходить?
Он лучше в попы пойдет, — съехидничал Трофим.
Решив, что защищать Мигалкина трудно, Калашников махнул рукой и замолчал.
— Вот черт полосатый, — не унимался Трофим. — По думаешь, тоже философ. Говорил-говорил, а теперь, наверное, и сам не разберет, что к чему. Впрочем, черт его батька знает, уж очень сильно от него поповщиной разит.
Гостей пригласили к столу. Начались поздравления, госты. Нестер предложил тост за счастливое будущее трудового народа.
— Не годится это, — запротестовал Плаксин. — Хватит делить на козлов и баранов. Если пить, то за всех.
— Значит, и за буржуев, и за нашего управляющего? — удивился Нестер.
— Хотя бы и за нашего управляющего. Что же тут особенного?
— Я вас совсем не понимаю, — покачал головой Нестер. Он стремился вызвать Плаксина на откровенность. — Неужели вы так далеко ушли по пути…
Но лесничий, не ожидая, пока Нестер подберет нужные слова, вскочил на ноги и, размахивая вилкой, торопливо и громко заговорил:
— Кому как, а мне эта игра в прятки и кошки-мышки надоела. Пришла пора, когда каждый из нас должен открыто высказать свое отношение к революции и не только к революции, но и к тем, кто нас туда тянет. — В обычном состоянии Плаксин, может быть, и не сказал бы того, что говорил сейчас. Разгоряченный водкой, он высказывался начистоту:
— Давайте поставим вопрос прямо, — взмахивая вилкой, гремел лесничий. — Что может получить каждый из сидящих здесь от революции, от власти, которая будет находиться в руках рабочих? Ну что? Что? Неприятности, оскорбления и разорение. Вот что! Новый управляющий кое-кому не нравится. Это ясно. Но это культурный, знающий человек. Перед ним не стыдно и спину гнуть. Иностранец. В Лондоне воспитывался. Это вам не то, что голодранец Ершов. Пора нам понять, что вместе с революцией к власти рвутся люди, желающие поскорее лечь в готовые теплые и мягкие постели, а на дело им наплевать: пусть все рушится, пусть валится к дьяволу, не жалко — это не ими нажито. Разве можно с этим согласиться? — не скрывая свое раздражение, спрашивал он у присутствующих. — Нет, нам пора по-иному действовать. Мы должны как можно скорее все вместе восстать против этих голодранцев. Лучше всего все оставить по-старому. Царя нужно беречь, как зеницу ока потому, что он наш защитник и покровитель. Его авторитетом оберегались и должны впредь оберегаться веками установившиеся русские порядки.
— Ну, а как же быть с буржуазией и с иностранными капиталистами? — спросил Трофим.
— Поддерживать и всячески помогать. Вот вам мое последнее слово, — еще более торжественно заявил Плаксин.
— Да, ничего себе времечко, — горько улыбнувшись, заметил Нестер. Однако, сделав вид, что он занят, больше говорить не стал и тут же вышел в кухню.
На Плаксина бросился Трофим: