Начала падать снежная крупа, она резала босые ноги, секла лицо. Все тело мальчика закоченело. Слезы катились из глаз.
— Вот дойдем, сынок, до Калиновки, там остановимся, пообедаем и отогреемся, — успокаивала мать.
— А до Калиновки, мама, еще далеко? — продолжая плакать, спрашивал Алеша.
— Нет, сынок, недалеко. Скоро дойдем, — стараясь улыбнуться, торопливо отвечала Марья.
Но мальчику пришлось еще не раз спрашивать, далеко ли до Калиновки.
Когда добрались, наконец, до Калиновки, где жил дальний родственник, Алеша ни за что не хотел выходить больше на улицу и на все уговоры матери тоскливо твердил:
— Не хочу! Не пойду! Иди ты сама, а я останусь здесь!
— Да с кем же ты здесь жить будешь? — спрашивала мать.
— Здесь тепло. Буду жить один.
— Ну, а кто тебя кормить будет?
— Меня кормить не надо, я сам буду есть. Здесь тепло, — как мог, защищался Алеша.
После долгих и бесполезных уговоров мать решила вытащить его на улицу силой.
Алеша заплакал, схватил хозяина за рубаху.
— Дяденька! Дяденька, там холодно, я у вас поживу, — вздрагивая всем телом, просил Алеша.
— Обожди, Маша. Парню в самом деле холодно, — не вытерпел хозяин.
— Конечно, холодно, — с робкой надеждой на помощь родственника ответила Марья. — Но что же делать? Надо же как-то добираться до дома.
Хозяин постоял посреди избы, почесал бороду, нерешительно кашлянул и еще более нерешительно ответил:
— Обмундировать бы надо парня, вот что!
— Надо бы, да нечем. Может быть, вы, дядя Митрий, чем поможете, мы бы вернули, — еще более робко попросила Марья.
— Вот я и кумекаю, как это можно сделать. Жалко парня-то, маленький еще, замерзнет. А мне охота на свадьбе погулять.
Посоветовавшись с женой, он полез на чердак.
Через полчаса на ногах у Алеши были опорки от старых валенок, а сам он был обернут в истрепанный армяк. Алеша бодро- вышел на улицу и, неуклюже двигая большими опорками, смело зашагал вперед.