Тот не согласен, но я не обращаю на это внимания и быстро ухожу. Игривый морской ветерок весело раздувает последние головешки. Возвращаюсь к зданию суда. Мать Червяка требует у представителей власти поймать и казнить Рамона. Уступая ее настойчивым просьбам, судья раздает владельцам ранчо несколько старых ружей и направляется вместе с ними к дому Мена. Я бросаюсь туда через поля, напрямик, и опережаю судью.
Возле обмазанной цветной глиной хижины, причитает крестьянка, окруженная старухами. Один из ее сыновей-оборвышей показывает мне на убегающую от дома тропинку и кричит:
— Только что ушел…
Быстро бегу вслед за Рамоном. Вот он обернулся — в руке пистолет, в лунном свете блестит его нож. Рамон идет не торопясь, похоже, что он просто гуляет. Я догоняю его, и мы шагаем рядом. Он еще намерен вернуться, чтобы взять с собой сына, а если нагрянет судья, то забаррикадироваться и отстреливаться. Мне пришлось уводить его силой все дальше, пока он не успокоился.
Мы прыгаем в пляшущую на волнах лодку и быстро отчаливаем, направляясь в сторону моря. Мы вынуждены бежать на этой чудом сохраняющей равновесие щепке. Рискуя перевернуться, орудуем шестами: он — на корме, а я — на носу. Отталкиваемся изо всех сил, до предела напрягая мускулы. Когда мы достигли леса, ушедшего в воду корнями, с берега раздались выстрелы и пули засвистели около лодки.
Вскоре мы скрылись за деревьями, но на душе легче не стало.
Рамон, хотя я его ни о чем не спрашивал, пояснил:
— Мне чертовски хотелось повидаться с сыном. Дьявол сыграл со мной злую шутку: когда я отправился разыскивать тебя, встретился с Червяком и не смог сдержаться.
С трудом прокладываем дорогу в непроходимых зарослях мангровых. Отталкиваясь шестами на мелководье, а на глубоких местах работая веслами, мы медленно скользим под ветвями, нависшими так, словно они собираются схватить нас. Душные объятия полузатопленного леса, гигантская паутина лиан, завалы и заслоны из ветвей и стволов на каждом шагу. Но под ударами мачете сельва покоряется, отступает. Так обретают свободу.
Иногда мы можем подняться во весь рост, но тотчас же снова вынуждены пригнуться до самых бортов.
Протока Асадеро!.. Река Сантьяго!.. Госпожа и повелительница широкой поймы, водопады — пульс твоей жизни, ты то разворачиваешь, то свертываешь кружева пены, ты стираешь с лица земли живописные уголки или же их орошаешь, то разделяешь, то своевольно соединяешь вновь, плавно и величественно выносишь к морю свои воды.
Река Сантьяго!.. Крестьянин, обитающий на твоих берегах, в радости или горе всегда поет. Он берет свои напевы из журчания твоих вод, поет всегда вместе с тобой: и когда запрягает упряжку, и когда, подгоняя мулов, возвращается с поля. Поэтому и трудно определить по его виду, счастлив он или нет. Но когда он валится в изнеможении на пол и засыпает, ему начинает сниться его жизнь, и тогда он не может сдержаться и рыдает во сне, ибо днем стыдно плакать, стыдно перед тобой, река Сантьяго, госпожа и повелительница, пенистая во гневе, орошающая пашни, которые он засеял песнями под нежное журчание твоих вод.
А вот и холм Креста!.. В его колючих кустарниках находят приют те, кто спасается бегством от разбушевавшейся стихии, когда воды реки хватают свои жертвы, смывают посевы и разрушают селения.
Холм Креста! Мы должны полюбить твои скалы, твои доступные утесы, спасающие объятых ужасом животных, бегущих в панике людей, кричащих и лязгающих от страха зубами, ибо наводнение грозит гибелью всем. И ревут в едином страхе детеныши людские и звериные: коров и женщин, лошадей и собак. Но ты не подвластен этому смятению. Твоим скалистым уступам знакомы картины отчаяния и радости. Река может внезапно превратиться в море грязи, заливающее и посевы, и селения. Но грязь не только предает людей, но и спасает их, отнимает и дает, обещает и не выполняет обещанного.
Ил это саван. Кто может предполагать это?
Видел ли ты когда-нибудь, как твои родители, братья, твой скот погружаются в воду, которая внезапно поднялась и превратилась в густую жижу, состоящую из твоей собственной земли? Если б ты видел это! Люди борются, бьются, как обреченные на вечные муки грешники. Прежде всего они хотят спасти дом, вернее, клочок земли, на котором его построили, — все свои надежды. Бесполезно. Затем бросаются к животным, которых уносит глухая к мольбам и проклятиям вода. Морды искажены ужасом. Люди беспорядочно мечутся и вдруг неожиданно понимают, что невозможно ничего спасти:
— Сюда, мама!
— Сюда, сынок мой!..
— Туда нельзя!
— А туда тоже!
— Боже мой, боже мой!
— Неужели бог не видит нас?