После столь долгой разлуки ему так много надо было рассказать о себе, а мне внимательно выслушать его рассказ. Он поведал мне о своей гарнизонной жизни в Индии, об охоте, о приключениях. Однако о чувствах, переполнявших сердце, о причинах вздохов, от которых вздымалась грудь, он умалчивал. Бесспорно, Фабиан не принадлежал к числу тех, кто ищет утешения горестям, рассказывая о них вслух, как и тех, кто наслаждается страданием.
Итак, мы продолжали любоваться морскими далями, а потом я отошел понаблюдать за тем, как крутятся огромные гребные колеса во время качки.
Тут вдруг Фабиан приблизился ко мне и сказал:
— Какое впечатляющее зрелище эта водяная дорожка! До чего интересно наблюдать, как волны складывают узоры. Точно буквы! Вот, смотрите: это «л», а это «э». Я ведь не ошибаюсь? Конечно нет! Это именно буквы, всегда одни и те же.
Воспаленное воображение Фабиана рисовало ему то, что он хотел увидеть. Что, однако, означают эти буквы? Какие воспоминания вызывают они в сердце Фабиана? Я попытался разгадать, что является предметом его безмолвных размышлений. Но тут внезапно он заговорил:
— Уходите! Уходите! Эта бездна влечет меня!
— Что с вами, Фабиан? — обратился я к нему, протягивая обе руки.— Что с вами, друг мой?
— Это здесь,— произнес он, держась за грудь.— У меня болезнь, которая погубит меня!
— Болезнь? — переспросил я.— Болезнь без надежды на излечение?
— Безо всякой надежды.
С этими словами Фабиан спустился в салон и направился в свою каюту.
На следующий день, в субботу тринадцатого марта, погода была хорошей. Ветер слабый, море спокойное. Ярко горевший в топках уголь наконец-то позволил поднять давление пара. Винт вращался со скоростью тридцать шесть оборотов в минуту. Скорость «Грейт-Истерна» превысила двенадцать узлов.
Ветер переменил направление и стал южным. Старший помощник капитана распорядился поставить две бизани и фок. Благодаря этим парусам пароход перестало качать. Под лучами солнца, исходившими с безоблачного неба, оживилась палубная жизнь. Дамы демонстрировали новые туалеты — одни прогуливаясь, другие сидя — чуть было не сказал «на лужайке в тени деревьев». Дети уже целых два дня не прекращали игр, они носились галопом, играли в «лошадки». Еще бы сюда военных в форме, с руками в карманах, носом по ветру, и можно было бы подумать, что это — французское гулянье.
Без четверти двенадцать капитан Андерсон в сопровождении двух офицеров вышел на мостик. Погода в высшей степени благоприятствовала астрономическим наблюдениям, а целью их было определение высоты солнца над горизонтом. Каждый из них нес секстан с оптическими приспособлениями, и через определенные промежутки времени они устанавливали визир по южному горизонту, и поставленные под углом зеркала приборов фиксировали перемещение дневного светила.
— Полдень! — воскликнул затем капитан.
Тотчас же рулевой подвел часы на мостике, все часы на борту тоже были сверены по астрономическим данным, ибо проход каждого меридиана требовал их перестановки.
Через полчаса было вывешено очередное объявление:
51° 10' с. ш.
24° 13' з. д.
Пройдено по курсу: 227 миль
Всего пройдено: 550 миль
Итак, к полудню мы прошли за сутки двести двадцать семь миль. По Гринвичу же сейчас был один час сорок девять минут, и «Грейт-Истерн» еще на шесть градусов удалился к западу от Фастенета.