Сэр Джон с Мокумом вернулись в лагерь, и «его милость», весьма разочарованный случившимся, не удержался, чтобы не сказать своему другу Вильяму Эмери:
— Воистину, дорогой мой Вильям, мне не везет! Первый орикс, которого я убиваю, оказывается умершим задолго до моего выстрела!
После охоты на ориксов бушмен имел продолжительную беседу с полковником Эверестом. По мнению Мокума, мнению, основанному на неопровержимых фактах, маленький отряд преследуется, выслеживается и, следовательно, подвергается угрозе нападения. И если макололы еще не напали на него, то только потому, что хотят дождаться, когда он больше углубится па север в те самые края, где обычно кочуют их разбойничьи орды.
Итак, не следует ли при нависшей опасности вернуться назад и прервать серию работ, столь удачно проводившихся до сих пор? Неужели то, что не удалось сделать природе, сделают африканские туземцы? Неужели они помешают английским ученым выполнить научную задачу? Полковник Эверест попросил бушмена еще раз рассказать ему все, что он знает о макололах, и вот вкратце то, что тот ему поведал.
Макололы принадлежат к большому племени бечуанов. В 1850 году доктор Дэвид Ливингстон во время своего первого путешествия на Замбези был хорошо принят в Сешеке — основной резиденции Себитуана, главного вождя макололов. Этот туземец слыл отважным воином, в 1824 году он угрожал границам Капской колонии. Одаренный незаурядным умом, Себитуан постепенно добился огромного влияния на разрозненные племена центра Африки и сумел соединить их в единую господствующую группу. В тысяча восемьсот пятьдесят третьем, то есть в прошлом году, Себитуан умер на руках Ливингстона, и его место занял сын вождя Секелету.
Молодой туземец поначалу относился к европейцам, посещавшим берега Замбези, с довольно глубокой симпатией. Лично доктор Ливингстон не мог на него жаловаться. Но манера поведения африканского короля ощутимо изменилась после отъезда знаменитого путешественника. Секелету с воинами своего племени стал сильно притеснять европейцев, и не только их, но и туземцев-соседей. Притеснения вскоре сменились разбоем, осуществлявшимся тогда в крупных масштабах. Макололы прочесывали местность в основном в районе между озером Нгами и верховьями Замбези. Поэтому крайне рискованно было пускаться в путь в эти края каравану с небольшим количеством людей, тем более, если этот караван замечен, поджидаем и, вероятно, заранее и наверняка обречен на гибель.
Таков был рассказ бушмена, выслушанный полковником Эверестом.
Еще он добавил, что считал своим долгом сказать всю правду, а что касается его самого, то он будет действовать, как прикажет полковник, и не отступит, если будет решено продолжать продвижение вперед.
Полковник Эверест стал держать совет с двумя своими коллегами — сэром Джоном Муррэем и Вильямом Эмери. Все пришли к выводу, что геодезические измерения нельзя останавливать. Около пяти восьмых дуги они уже измерили, и, что бы ни случилось, англичане были в долгу перед самими собой и перед отечеством и не могли оставить начатую работу. Приняв такое решение, научная комиссия двадцать седьмого октября пересекла перпендикулярно тропик Козерога, третьего ноября, закончив свой сорок первый треугольник, она подвинулась еще на один градус.
В течение месяца триангуляцию проводили с большим усердием, не встречая никаких естественных препятствий. В этом замечательном и удобном краю, с небольшими возвышенностями и легко преодолимыми ручьями, дело быстро подвигалось. Мокум, будучи всегда на страже, неусыпно вел разведку по обе стороны каравана и не позволял своим бушменам удаляться от него. Но ничего мало-мальски подозрительного ни сам охотник, ни его подчиненные не могли заметить, и появилась надежда, что опасения бушмена не оправдаются. По крайней мере, в течение всего ноября не появилось ни одной разбойничьей банды и не обнаружилось никаких следов туземца, который так упорно следовал за экспедицией от дольмена у сожженного леса.
Тем не менее, Мокум неоднократно замечал признаки беспокойства у бушменов, находившихся под его началом. Прознав о том, что к каравану дважды подходил маколол — у дольмена и во время охоты на ориксов, — они с неизбежностью ожидали встречи с его собратьями. Ведь макололы и бушмены — два враждебных племени, и малочисленность каравана конечно же пугала туземцев. Бушмены знали, что они удалились уже более чем на триста миль от берегов Оранжевой реки и должны будут удалиться, по крайней мере, еще на двести миль к северу. Такая перспектива заставляла их глубоко задуматься. Правда, Мокум, когда нанимал туземцев для экспедиции, отнюдь ничего не утаил ни про длительность, ни про трудности этого путешествия, и они, разумеется, храбро переносили все тяготы экспедиции. Но с того момента, когда к физическим тяготам добавилась угроза встречи с непримиримыми врагами, их настроение изменилось. Отсюда — сожаления, жалобы, непослушание, и, хотя Мокум делал вид, что ничего не замечает, это добавляло ему беспокойства за судьбу научной комиссии. Днем второго декабря одно обстоятельство еще более усугубило тревожное состояние подчиненных проводника и вызвало что-то вроде бунта против начальников.
Накануне погода, прекрасная до сих пор, испортилась-. Под влиянием тропической жары в атмосфере, перенасыщенной парами, скопился большой заряд электричества. Ждали, что вот-вот разразится гроза, а грозы в этом поясе почти всегда бывают невероятной силы. И действительно, утром второго декабря небо покрылось зловещими тучами, относительно которых метеорологи никогда не обманываются. Это были «кумулюс», скатанные, словно комки ваты, облака самых различных цветов — от темно-серого оттенка до желтоватого. Солнце бледно светило сквозь облачную пелену. Воздух был неподвижным, жара — удушающей. Падение барометра прекратилось. Ни один листик на дереве не шелохнулся в этой тяжелой атмосфере.
Астрономы, конечно, видели, что небо не предвещает ничего хорошего, но и не подумали прервать работу. Вильям Эмери, два матроса и четыре туземца с повозкой отправились за две мили к востоку от меридиана, чтобы установить сигнальный столб, который должен был образовать вершину треугольника. Они устанавливали свою визирную веху на вершине пригорка, как вдруг налетел порыв холодного ветра. Под его влиянием произошла быстрая конденсация пара, а это вызвало большое скопление электричества. Почти сразу же на землю обрушился обильный град. Градины были светящимися (довольно редко наблюдаемое явление), и казалось, что с неба падают капли раскаленного металла. В том месте, где они падали на землю, от них отскакивали искры, а от всех металлических частей повозки, служившей для перевозки оборудования, исходили сверкающие блики. Вскоре градины достигли значительных размеров. Это было уже настоящее побоище. Кстати, во время такого же града в Колобенге доктор Ливингстон видел разбитые оконные рамы в доме и убитых огромными градинами лошадей и антилоп.
Не теряя ни секунды, Вильям Эмери прекратил работу и позвал своих людей, чтобы укрыться в повозке, представлявшей собою менее опасное убежище, чем одинокое дерево во время грозы. Но едва он покинул вершину пригорка, как в воздухе вспыхнула ослепительная молния и тут же раздался удар грома.
Вильям Эмери упал навзничь. Два матроса, ослепленные на мгновенье, бросились к нему. К счастью, молния пощадила астронома. По причине одного из тех почти не объяснимых эффектов, случающихся иногда при ударе молнии, разряд, что называется, обогнул астронома, окружив его электрической дугой, возможно образовавшейся в результате контакта разряда с железными наконечниками треноги компаса, которую ученый держал в руке.
Поднятый матросами, молодой ученый быстро пришел в себя. Но он оказался не единственной жертвой этого удара. Возле установленного на пригорке столба без всяких признаков жизни лежали в двадцати шагах один от другого два туземца. Тело первого под совсем не тронутыми одеждами оказалось черным, как уголь. Второй, которому этот атмосферный метеор попал в голову, был убит наповал. Таким образом, сразу три человека — два туземца и Вильям Эмери — одновременно пострадали от одной молнии с тройным жалом. Это был редко наблюдаемый феномен растроившейся молнии, причем угол отклонения между ее ответвлениями часто бывает значительным.
Бушмены, поначалу ошеломленные смертью своих товарищей, едва придя в себя, пустились в бегство, несмотря на окрики матросов и на риск быть настигнутыми молнией, которая могла ударить в разреженную струю воздуха, возникавшую от их быстрого бега. Но они ничего не желали слышать и во весь опор мчались в лагерь. Матросы, перенеся Вильяма Эмери в повозку, поместили туда тела двух туземцев и укрылись там, наконец, сами, довольно сильно пострадав от градин, сыпавшихся с неба, словно каменный дождь. Примерно еще три четверти часа со страшной силой бушевала гроза. Потом она начала понемногу затихать. Град кончился, и матросы с повозкой отправились в лагерь.
Весть о смерти двух туземцев опередила их. Она произвела нежелательное воздействие на умы бушменов, которые и так не без страха смотрели на занятия европейцев. Они собрались на тайное совещание, и некоторые из них заявили, что вперед больше не пойдут. Это было похоже на начало бунта. Понадобилось употребить все влияние, которым пользовался у бушменов охотник Мокум, чтобы прекратить мятеж. Пришлось вмешаться полковнику Эвересту и пообещать этим бедным людям прибавку к жалованью, чтобы удержать их в услужении. Не без труда, но все же соглашение было достигнуто.
Не случись этого, что стало бы с членами комиссии посреди пустыни, вдалеке от всякого селения, без сопровождения, обеспечивавшего защиту, без возниц, управлявших повозками? Но вот, похоронив сраженных молнией туземцев, экспедиция снялась с места. Маленький отряд направился к пригорку, на котором двое из каравана нашли свою смерть.
Несколько дней Вильям Эмери все еще ощущал последствия молниевого удара, левая рука его — на пригорке он держал в ней компас — оставалась еще некоторое время парализованной; но, к счастью, этот недуг прошел, и молодой астроном смог возобновить работу.
В продолжение следующих восемнадцати дней, то есть до двадцатого декабря, караван двигался дальше без приключений. Макололы не появлялись, и Мокум, хотя и был настороже, начинал понемногу успокаиваться. Экспедиция уже находилась не более чем в пятидесяти милях от знойной пустыни, а «карру» оставалась все такой же — пышным краем, растительность которого, поддерживаемая струящимися потоками воды, не имела себе равных ни в одной точке земного шара. Так что можно было рассчитывать, что вплоть до самой пустыни ни люди, путешествующие по богатой дичью области, ни вьючные животные, которым трава на сочных пастбищах доставала до груди, не будут испытывать недостатка в пище.
Вечером двадцатого декабря, примерно за час до захода солнца, путешественники остановились на отдых. Трое англичан и бушмен, снимая с себя дневную усталость, беседовали под деревом о ближайших планах. Северный ветерок, который слегка усиливался, немного освежал атмосферу.