Под покровом мрака, когда на фабрике никого не было, Штёльцель проник в темное притихшее здание. Гончарный круг и стол модельера стояли пустые, готовые к завтрашней работе, сырая фарфоровая масса дожидалась в подвале. На полках по росту аккуратно выстроились формы, уже отлитые изделия сушились перед обжигом.
Штёльцель не пощадил ничего. Для начала он спустился в подвал и подсыпал в фарфоровую массу вещество, сделавшее ее полностью непригодной к использованию, затем поднялся наверх и одну за другой разбил об пол искусно сделанные формы, после чего принялся за печи для обжига. К тому времени, как оргия разрушений завершилась, от с трудом добытых материалов и оборудования венской фабрики остались лишь груда обломков и комки бесполезной глины, разбросанные по полу мастерской.
Прежде чем окончательно покинуть фабрику дю Пакье, Штёльцель прихватил с собой столько образцов венского фарфора, сколько смог унести, а также бесценные цветные эмали — изобретение Гунгера. В Мейсене по-прежнему бились над усовершенствованием муфельных эмалей, и мастер надеялся, что эта добыча даст ему еще один козырь.
Венская фабрика была практически уничтожена. Штёльцель словно вычеркнул из жизни весь прошлый год.
Трудно вообразить, что испытал на следующий день дю Пакье, оставшись без сырья, оборудования и двух главных работников. Разорение казалось неизбежным: ущерб оценили в пятнадцать тысяч талеров.
Как и рассчитывал Штёльцель, выпуск венского фарфора был полностью остановлен.
Озаривший ночное небо фейерверк известил дрезденцев, что бракосочетание наследника состоялось. Официальная церемония венчания Августа Фредерика и племянницы императора, Марии Жозефы, прошла 20 августа 1719 года в венском дворце «Фаворита». Затем молодая чета в сопровождении пышной свиты проследовала в Дрезден.
С обычной своей любовью к показному блеску Август решил, что празднование в его столице затмит все, что придумали австрияки. Торжества длились несколько недель. Оркестры играли лучшие свои композиции, оперные феерии вызывали общий восторг, театральные постановки были выше всяких похвал, скачки привлекали толпы народа. Горожане, раскрыв рот, смотрели, как придворные в тюрбанах и восточных нарядах собираются на бал в экзотическом Турецком дворце Августа; тысячи любителей острых ощущений наблюдали за звериными боями с участием быков, кабанов и лошадей. Однако в бесконечной череде балов, банкетов, маскарадов и турниров особенно выделялись семь праздников в честь божеств семи планет, начиная с Солнца.
Эта блистательная церемония состоялась через неделю после прибытия счастливой четы в Дрезден, десятого сентября 1719 года.
Местом для нее Август избрал не свою официальную резиденцию — королевский замок в сердце старого Дрездена, — а недавно приобретенный дворец, куда более впечатляющий. Пока Бёттгер доживал последние месяцы, отравленные мучительной болезнью, пока Херольд осваивал искусство росписи по фарфору, а Штёльцель гадал, как бы выбраться из Вены и вернуться в Мейсен, Август вынашивал замыслы порцелиновой феерии, какой еще не видел мир: фарфорового дворца.
Страсть европейцев к «белому золоту» породила причудливую моду на фарфоровые кабинеты. Стены этих удивительных комнат были сплошь украшены фарфором и зеркалами, которые вместе с затейливыми дверными рамами и каминными полками создавали ошеломляющее многообразие узоров.
Это поветрие особенно распространилось при дворах немецких князей. В одном из таких кабинетов, в Шарлоттенбурге, летней резиденции прусских королей, Август впервые увидел свои знаменитые драгунские вазы. Не меньшей известностью пользовался фарфоровый кабинет в Ораниенбурге, под Берлином, где колонны были украшены кубками, стены — тарелками, карнизы — рядами восточных ваз; великое множество других предметов стояло на полках, столах и каминах.
Август видел эти прославленные кабинеты и, получив драгунские вазы, загорелся мечтой создать для них еще более великолепную обстановку: не просто фарфоровый кабинет, а целый дворец. Таким образом он бы оставил позади величайшие фарфоровые кабинеты Пруссии, а заодно обеспечил бы особый спрос на продукцию собственной мануфактуры.
Итак, в 1717 году король приобрел у премьер-министра, графа фон Флеминга, так называемый Голландский дворец. Изящное барочное здание стояло в Нойштадтском районе Дрездена на берегу Эльбы. Отсюда открывался великолепный вид и на саму столицу, и на возделанные холмы за ее чертой. Август немедленно принялся расширять дворец, для чего пригласил целую когорту выдающихся архитекторов, в том числе Маттеуса Даниэля Пёппельмана, который превратил прибрежные сады в копию Большого канала в Венеции. Там была устроена даже пристань для гондол.
В день торжеств, посвященных бракосочетанию, в три часа пополудни принцесса вступила под своды Голландского дворца, где ее встречал сам король. Август провел невестку по великолепным залам, украшенным собранием фарфора, которое к тому времени насчитывало более двадцати пяти тысяч предметов. Неизвестно, разделяла ли принцесса восторги своего тестя по поводу бесконечной выставки блюд и ваз, но даже если она во время экскурсии и зевнула украдкой разок-другой, следующий этап торжества наверняка не оставил от ее скуки и следа.
С приличествующей случаю торжественностью августейшие особы медленно прошествовали в сад и заняли места на тронах под балдахином алого бархата с золотой каймой. Свита разместилась на зеленых скамьях, публика попроще, скорее всего, осталась стоять. Заиграл укрытый в розовых кустах оркестр, и в клубах дыма перед публикой возникли семь кастратов в аллегорических костюмах планет. Они объявили о череде грядущих празднеств. Сегодняшнее было посвящено Солнцу.
После долгого вступления высокие зрители проследовали обратно во дворец, к накрытым пиршественным столам. Вдоль стен поблескивал в свете свечей бесценный фарфор Августа. С наступлением темноты гости заняли места у окон, выходящих на реку. Кастрат, наряженный Солнцем, объявил, что сейчас состоится главное событие вечера — фейерверк. Потешные огни, изображающие битву, в которой Ясон завоевал Золотое руно, взмывали в небо из специально выстроенного храма под музыкальный аккомпанемент барабанов и труб. Восемьсот мушкетеров и два пехотных полка сопровождали действо ружейным салютом. Бесчисленные ракеты взмывали в ночное небо и рассыпались фонтанами, озаряя выстроившиеся на реке гондолы. Король, вероятно, считал, что торжества неоспоримо продемонстрировали и династическую значимость брака его наследника, и его собственное первенство в области фарфора. Даже по меркам Августа праздник был незабываемый.
Юный Иоганн Грегор Херольд прибыл в Мейсен через месяц после свадебных торжеств. Его первой задачей было подольститься к дирекции завода и влиятельным придворным в надежде, что они закроют глаза на сомнительное прошлое — перебежчик из Вены едва ли вызывал большое доверие — и возьмут его на работу.
Мейсенскую мануфактуру раздирали на части междоусобицы, интриги и заговоры. Херольд скоро сообразил, что в таком месте успех зависит не только от художественного таланта, но и от наличия могущественных покровителей. Он сумел проявить себя ловким карьеристом, угодливым и раболепным с высшими, расчетливым и непреклонным, когда дело доходило до обсуждения условий. На гравюре 1726 года, предположительно автопортрете Херольда, изображен юноша с трогательным детским лицом, пухлыми щеками, ангельскими губами и чистым взором. Только в твердой линии подбородка и решимости, с какой рука сжимает резец гравера, угадывается сила характера. Ибо за подкупающей внешностью скрывалось честолюбивое намерение стать первым человеком в Мейсене.
Руководство фабрики не распознало этих опасных черт и было очаровано уверенностью молодого человека, его приятными манерами, а главное — удивительным художественным мастерством. Очень быстро Херольд завоевал немало влиятельных сторонников в ближайшем окружении Августа и дирекции. В их числе был гофмейстер Хладни и Флейтер, влиятельный член новой мейсенской администрации. Штейнбрюк выразил общее мнение, когда записал в дневнике: «3 июня в Мейсен прибыл художник, умеющий расписывать фарфор с особым изяществом. Фамилия его Херольд».
В доказательство своего опыта Херольд привез часть бесценных эмалей, похищенных Штёльцелем из Вены, а также четырнадцать образцов фарфора, расписанных для дю Пакье. Мейсенские инспекторы внимательно изучили миски, чайные и шоколадные чашки и сошлись во мнении, что работы Херольда ничуть не хуже, если не лучше саксонских. Образцы сочли достойными королевского внимания и отправили в Варшаву. Август тоже пришел в восторг. Херольду тем временем предложили на пробу расписать несколько изделий мейсенского фарфора. Штейнбрюк отметил этот важный момент в своих записях: «Первый сервиз, который он расписал красной эмалью, был обожжен 19 июля 1720 года и отправлен в Дрезден».
Херольд, очевидно, с блеском выдержал проверку и уже через месяц после своего приезда стал регулярно получать заказы в качестве внештатного живописца. Он поселился в доме советника Нора на соборной площади и там же оборудовал мастерскую. Дом стоял прямо напротив Мейсенской мануфактуры, но за ее пределами. Херольд сумел выторговать себе очень выгодные условия: он получал сдельно за каждый предмет, а плата рассчитывалась исходя из сложности рисунка, которую художник определял сам.