Но слезы и плач тех, кто шел сейчас за гробом летчика, были едины: они протестовали против насилия и войн, против горя и несчастий, бед и самой смерти. Что еще оставалось делать этим беззащитным сейчас матерям и вдовам, женам и сестрам, тещам и чьим-то крестным, бабушкам и молоденьким девушкам, если сила на стороне мужчин, если в их руках власть и оружие, если они никак не могут и не хотят научиться жить в мире и согласии — все чего-то делят, спорят, ссорятся, потом пускают в ход пулеметы и автоматы, бомбы и ракеты и делают несчастными женщин, своих детей…
Конечно, в похоронной процессии были и мужчины; мелькали в опущенных руках голубые околыши фуражек, и чья-то седая, трясущаяся голова, и наполненные застывшим навек горем глаза, постукивала по твердому горячему асфальту палочка… слышались растерянные тихие слова, вздохи, сморкание — мужчинам, даже военным, тоже очень трудно сдержать слезы и отчаяние…
Процессия вышла на окраину городка; пыля, пошла теперь по накатанной полевой дороге к видному уже кладбищу. Осталось для военного летчика Игоря Студеникина каких-то полкилометра земного пути. И эти медленные и горестные пятьсот метров, которые он пролетал на своем быстром самолете за какие-то секунды, прошли в горьком молчании людей, провожавших его к месту вечного успокоения. Лишь вдова, Марина, всхлипывала, заламывала в неутешном своем горе руки да маленькая дочка Студеникиных все теребила свою старшую сестренку, спрашивала поминутно: «А папа навсегда умер, да? Он не пойдет с нами домой?»
У свежеразрытой песчаной могилы процессия остановилась. Гроб сняли с грузовика, поставили у широкой ямы для последнего прощания. Говорил хорошие слова о летчике Студеникине подполковник, заместитель командира полка, потом его боевые друзья — трое из них и привезли останки Игоря в Степянку…
Ахнули залпы траурного салюта, сорвались с кладбищенских берез испуганные сороки, упала без чувств черная от горя вдова…
Ах, Чечня-Чечня! Что же ты натворила? Зачем затопила горем и слезами и этот небольшой городок в степном российском безбрежии, как и миллионный Придонск, куда уже привезли из Чечни девятнадцать трупов солдат и офицеров; и город невест и новых вдов Иваново; и утонувший в слезах жен погибших Майкоп… А Волгоград? А Псков?.. Рязань… всю Россию! Зачем?! Что же ты, Господь наш Всевышний, и ты, Всемогущий Аллах, что же вы спокойно взираете с небес на то, что происходит на Земле? Разве не можете образумить правителей? Почему не спешите напомнить им о том, что все люди на Земле — и православной, и мусульманской веры, да и других тоже — братья, что убивать друг друга — величайшее преступление и тех, кто стравливает, вооружает народы, и тех, кто берет в руки оружие!..
Услышь стоны и мольбы несчастных женщин, Господь Бог!
Посмотри на слезы сирот и калек войны, оставшихся без крова и надежд, о, Всемогущий Аллах!
Помиритесь, народы! Бросьте воевать! Не стреляйте друг в друга! Ведь Жизнь — это величайшее благо!..
Под Обращением к президенту России Ельцину подписались двадцать семь женщин — практически все жены тех летчиков полка, кто был в Чечне. Оказалось, что несколько пилотов не успели еще обзавестись семьей, другие были в отъезде — нашлись в областном центре неотложные дела. Но двадцать семь поставили на листках, с которыми Вобликова и Тамара Витальевна ходили по домам, свои подписи и адреса. И конечно, все подписавшиеся «лейтенантши» и «капитанши» были за то, чтобы война в Чечне прекратилась и чтобы их мужья прилетели домой живыми и здоровыми.
Дудаевская генпрокуратура возбудила против Бориса Ельцина уголовное дело по факту массовых убийств в Чечне и выдала ордер на его задержание, сообщил депутат Совета Федерации Виктор Курочкин.
…Вечером дежурному по УВД позвонил неизвестный и сообщил: в Воронеже, на улице Остужева в доме № 11 в электрощите между третьим и четвертым этажами лежит боевая граната РГ-42 с запалом. Специалисты выехали немедленно, но чтобы обезвредить опасную находку, потребовалось время — работы закончились уже ночью. Жители дома, взволнованные происшествием, потребовали немедленного расследования.
Из газет
От городка атомщиков до самой станции — примерно два километра. На работу и с работы персонал Ново-Придонской АЭС возят на автобусах, желающие пройтись-прогуляться по утрам вышагивают по широким асфальтовым дорожкам сбоку от мостовой, а владельцы автомобилей чувствуют себя вполне независимыми людьми, ездят как им удобнее.
Торговля в Ново-Придонске сосредоточена, конечно же, в жилом массиве. Тут и магазины, и киоски «Роспечати» с газетами и журналами, и коммерческие ларьки. Но и возле самой станции, у центральной проходной, прилепились, как гнезда ласточек, пять-шесть ларьков. Тут самое необходимое, что может купить работник АЭС перед сменой: газеты, фрукты, парфюмерия, молоко и мороженое, книги. Киоска с алкогольными напитками сюда и близко бы не подпустили, и потому Рустам с Асланом и избрали для торговли самый что ни на есть нейтральный и необходимый продукт — фруктовые напитки. Месяц май стоял жаркий, температура воздуха все дни держалась у отметки 30, и торговля их шла довольно бойко. Воду покупали и до начала работы, и в течение дня кто-нибудь да выскакивал за проходную, брал несколько бутылок с кока-колой или пепси (на всю смену!), и на пересменках атомщики не проходили мимо торговой точки двух заботливых и предприимчивых кавказцев, хвалили их:
— Ну вот, молодцы, ребята! Хоть вы о нас позаботились. А то нашим все до фени. Глотай сырую воду из-под крана. Спасибо!..
Торговая точка у Рустама с Асланом примитивная: два стола со складывающимися, как у кровати-раскладушки, ножками, пластмассовые ящики с напитками или просто упакованные в пленку, в прочный полиэтилен высокие бутыли, стопки бумажных стаканчиков да ведро с водой. Все чисто, культурно. Подходи, покупай, пей. Для использованных стаканчиков у них приспособлен большой картонный короб, который Рустам или Аслан опрокидывают в мусорный контейнер неподалеку. Торговля идет по всем правилам, даже строгая какая-то дама из районной СЭС не смогла ни к чему придраться.
…В разведку они ходят по очереди. Один сидит у столов с напитками, другой под каким-нибудь благовидным предлогом отправляется путешествовать вдоль забора: то камень ищет (надо под ножку стола подложить), то палки-распорки для тента понадобились — уж больно горячо светит солнце, даже для них, кавказцев, привычных к теплу, и то жарковато…
Походы эти вдоль забора, надо сказать, им мало что дали: забор высокий, из толстых бетонных плит, поверху — колючая проволока и тонкие сигнальные провода под напряжением. По углам, по периметру, стоят кое-где телекамеры, перелезть незамеченным и думать нечего. Со стороны реки — станция стоит прямо на берегу Дона — попасть на территорию станции тоже сложно, на чужого человека сразу же обратят внимание. На берегу маленькая пристань, белый быстроходный катер снует туда-сюда, что-то и кого-то возит — наверное, этот катер имеет отношение к АЭС. Но знакомиться с людьми на пристани опасно, они бы сразу насторожились — запретная зона. Как, мол, сюда попали, граждане?
Рустам вернулся из очередного, мало что давшего похода, сел рядом с Асланом на корточки, хлебнул из стаканчика пепси, сказал вполголоса:
— Надо что-то другое придумать, Аслан. Через забор нигде не получится. Глухо.
Аслан покивал, ничего не ответил. Оба они раздумывали над тем, как выполнить задание, вспоминали, чему их учили на горной базе недалеко от Рошни-Чу, где делали из них диверсантов. Занятий было немного, время поджимало, и классных подрывников-диверсантов из них пока не получилось. Но заложить взрывчатку они умели и элементарными знаниями в подрывном деле обладали. Квалифицированным спецом мог считаться Саламбек: он как-никак служил в армии, был в свое время в Афгане на сержантской должности в саперной роте, не раз участвовал в разминировании дорог и мелких объектов. О саперах много сказано — и подрывались, и калеками становились, но вот Саламбеку повезло, жив и здоров… Он тоже, кстати, приезжал сюда, ходил, смотрел… Решил однозначно: «Человека надо тут найти. Без помощника мы на станцию не попадем».