И вот все сборы закончены. Егор оделся во все форменное, летнюю парусиновую гимнастерку с погонами подпоясал ремнем, защитную фуражку с кокардой надел набекрень, взбил на нее русый чуб и, придерживая левой рукой шашку, вышел в ограду. Следом за ним — Ермоха.
— Так и скажи им, — продолжал он начатый разговор. — Я, мол, тут ни при чем, с хозяина спрашивайте, а мое дело телячье.
— Конечно, скажу. Да ведь и атаман подтвердит, в случае чего, он же меня сюда запродал. Подумаешь, велика важность, кое-чего не хватает, время до выходу еще полгода, успею приобрести-то.
— Оно-то так, да ведь, знаешь, начальство дурное, ни к чему придерется.
Егор отвязал коня, закинул ему на шею поводья и в этот момент увидел Настю. Поджидая Егора, она стояла у открытой калитки.
«До чего же она не боязливая. Это не баба, а прямо-таки казак в юбке!» — подумал он с восхищением и, поймав ногой стремя, вскочил в седло, тронул к выходу.
Настя со свертком под мышкой, сложив руки на груди, стояла у ворот. Когда Егор, поравнявшись с нею, придержал коня, она подошла вплотную, сунула ему в руки сверток.
— Тут я шанег тебе положила, мяса да еще кое-чего на дорогу.
— Настюша, милая!.. — смущенно и радостно улыбаясь, Егор засунул сверток под крышку задней сумы. — Ты что же это? Увидят — попадет тебе.
— За что? Что харчей-то тебе на дорогу выдала? В этом ничего нету плохого, да и кто увидит-то? Ермоха — свой человек, а наши спят еще. Когда приедешь?
— Завтра, наверно, жди к вечеру. Ну, я поехал, Настюша. Иди в дом, вон соседка-то смотрит, Федосья.
— Ну и беда, пусть смотрит! Когда ждать тебя?
— Ладно, жди завтра, до свидания!
— Счастливо, до завтра.
Конь под Егором горячился, просил повод. Лаская Настю взглядом, Егор дал ему волю. В седле он сидел как впаянный. Подавшись всем корпусом вперед и привстав на стременах, пустил гнедого в полную рысь. Из-под копыт серыми клубочками вылетала пыль, хвостом тянулась позади.
Вот он свернул в проулок, промелькнул за огородами, скрылся кустах и вскоре показался на горной тропинке за селом, свернув влево поехал косогором, золотой искоркой сверкнул на солнце эфес шашки И долго, пока Егор не скрылся за горой, Настя стояла у ворот.
«Уехал мой милый, казак мой ненаглядный, — думала она, провожая любимого взглядом. — На два дня уехал, и то сердце болит, а что же будет, как уйдет он на четыре-то годика? Господи боже мой, даже подумать страшно!..»
Обширная станичная площадь полна народу, из восьми поселков казаков понаехало, как на базар. У станичного правления в ожидании очереди на приемочную комиссию — густая толпа молодых. Все они в одинаковом форменном обмундировании и при шашках. На завалинках, на куче бревен напротив станицы чинно расселись родственники казаков. Старики дымят самосадом, коротают время в разговорах.
— Жара ноне стоит!
— Дожжа бы теперь хорошего в самый раз.
— Онуфриев день над головой, время гречуху сеять.
— Тш… слухай, Максим Прохорыч чегой-то опять рассказывает.