Здоровенный парень с поперечной пилой в руках протиснулся к гармонисту и, держа левой рукой пилу за одну рукоятку, на вторую наступил ногой, достал из-за пазухи подкову.
басом подпевал он и аккомпанировал гармонисту, стуча подковой по пиле:
Мелькают, кружатся пары, девушки, притопывая унтами, плавно ходят по кругу, помахивая варежками вместо платков. Парни дробно выбивают чечетку и, стараясь переплясать один другого, выкидывают все новые и новые коленца. Один из них, подпрыгнув, перевернулся вверх ногами и под дружный хохот пошел по кругу на руках. Толпа одобрительно гудит и, словно снежный ком, растет, густеет. Привлеченные весельем, туда же двинулись и старики.
— Сват Филипп, живого видеть!
— Мое почтение! И ты здесь!
— А как же, ведь любопытственно посмотреть-то, на то она и свадьба.
— Свадьба богатая, есть чего посмотреть.
— Никак это Ванька наш! Ах ты, прокурат, язви тебя!
Архип попытался проникнуть поближе к кругу, но в это время у ворот и в улице закричали: «Едут, едут!»
Народ хлынул к воротам, веселье сразу же пошло на убыль, толпа поредела, затихла гармошка, а из дома с крыльца в ограду, как горох из мешка, посыпались люди.
Слитный звон колокольцев все ближе, слышнее, вот он уже совсем рядом. Люди расступились, и в широко раскрытые ворота на рысях въехала первая тройка, за нею вторая, третья и четвертая.
Тройки подобраны на славу, лошади в них самые лучшие и одной масти, у всех подвязаны хвосты, гривы украшены лентами, блестит наборчатая сбруя. Но вот передняя тройка остановилась, затихли колокольцы, тысяцкий — старший сын хозяина Трофим — и сваха Марфа под руки вывели из кошевы жениха и невесту. Пред ними почтительно расступилась толпа.
Настя была одета в лисью, крытую сукном шубу и цветастую кашемировую шаль. Похудевшее лицо ее было бледно, словно восковое, а глаза горели лихорадочным блеском. Она не видела никого вокруг себя шла потупив голову, а мысли ее были там, у постели Егора.
«Милый мой, ненаглядный, а я, что же я наделала!..» И, спотыкаясь на ровном месте, она хваталась рукой за Марфу. Рядом с Настей шагал Семен в новой романовской шубке и мерлушчатой папахе. Даже в папахе он не доставал Насте до плеча и, чтобы казаться повыше, тянулся кверху, а тонкие губы его змеились в самодовольной улыбке.
А рядом густая толпа движется, толкается, каждому хочется продвинуться поближе, по рядам шелестит говорок:
— Невеста чегой-то бледная.
— Красивая деваха, а, видать, хворая, ни кровинушки в лице.
— Жених-то супротив ее сморчок.
— Зато богач, писарь.
— Даром что от горшка два вершка.
— Гы-гы-гы…
— Тише вы, черти!