Я не могу утверждать, так это было или нет, потому что в тот день был приглашен на завтрак к старому другу нашей семьи, который жил в другой части города, далеко от Рузвельтовских казарм, где мы были размещены. К этому времени человеку в мундире Армии освобождения уже было небезопасно появляться на улице после наступления темноты или заходить в бар одному.
Особняк дона Артуро О'Коннела я назвал бы викторианским, если бы можно было говорить о викторианской архитектуре в подверженном землетрясениям городе, где все дома одноэтажные. Хозяин был высок, бледен, сухощав, круглый год носил твидовый костюм, что по силам лишь человеку, с детства привыкшему к местному климату, и выпивал после еды стаканчик портвейна.
Стол был накрыт к моему приходу. Завтрак был длинный и, по здешним понятиям, экзотический. Мой хозяин особенно гордился тем, что к мясу, помимо обычного гарнира, был подан еще пастернак, редкое и дорогое лакомство в Центральной Америке.
Нам обоим не терпелось потолковать о старых временах. Дон Артуро был ветераном иностранной колонии, он был близок не только с моим отцом, но еще и с моим дедом. После того как дон Артуро закончил свое образование в Англии, он больше не выезжал из Гватемалы и, как все прочие, бегло разговаривал на местном испанском диалекте. К несчастью, когда его собеседником оказывался англичанин, он вспоминал, что он тоже британец. Он соглашался разговаривать только на том языке, на котором его обучали в школе. Он выпускал слова изо рта с невыносимой медлительностью; паузы же использовал для перевода своих мыслей с испанского, тщетно пытаясь восстановить в памяти бойкие разговорные обороты далекой юности.
Вежливо осведомившись об общих знакомых, которые меня не особенно интересовали, я подошел к теме, которая, собственно говоря, и привела меня к дону Артуро.
— Вы случайно не слышали за последнее время что-нибудь о Грете Герцен? — Я спросил это, ничем не показывая своего интереса.
— Дочь старика Герцена? От индианки?
— Да.
Долгое молчание. Задумчивому взору дона Артуро я старался противопоставить полное безразличие.
— Она худо кончила.
Ответ был дан с похоронной выразительностью. После каждого слова следовала пауза, как будто дон Артуро читал приговор суда.
— Что вы хотите сказать? — спросил я, почувствовав неприятную сухость во рту. Мне пришлось обождать, пока старик собрал свои недисциплинированные испанские мысли и облек их в английские мундиры. Хотя то, что он рассказал, можно было предвидеть, дневной свет сразу померк для меня.
— Ну, ты сам знаешь. Вскоре после того, как старик Герцен вернулся из Европы, он — как это говорится — приказал долго жить. От чего он умер? Туберкулез или что-то в этом роде. После его смерти девчонка словно с цепи сорвалась. Она ведь была — как это говорится — с огоньком.
Дон Артуро прервал свою речь и окинул меня подозрительным взором.
— Ты сам, кажется, был к ней одно время — как это говорится — неравнодушен?
— Возможно. Более или менее. Когда я наезжал сюда, я часто с ней встречался.
Если это дошло до старика, значит, было известно всему городу. Дон Артуро возобновил чтение приговора.
— В конце концов связалась с некоторыми — как это говорится — неблаговидными личностями. Форменные подонки. Счастье, что старик умер и не видел, что сталось с дочерью.
Не кажется ли тебе, что эти… тевтоны… в общем, аморальны? Лично я никогда не мог понять их страсти к индианкам. Впрочем, о вкусах не спорят. Выпей еще портвейну.
Я с трудом подавлял меланхолическое нетерпение, овладевшее мною, и внезапную ненависть к этой викторианской гостиной, пахнувшей пылью и кошками. С выцветшей фотографии на стене на меня неодобрительно взирал молодой и свирепый дон Артуро в треуголке, с длинными усами и со шпагой; он был в то время консулом его британского величества.
— А сейчас ты что же, рвешься в бой?
Я старался сосредоточиться и понять, что он говорит. Дон Артуро не спеша развивал свою мысль: