— Совсем от весны одурели? — усмехался историк Андрей Викторович.
— Погода шепчет — бери расчет, езжай на море, — ответили с галерки.
— Успеете, наездитесь. Кто «пятерку» в четверти заработать хочет?
Класс выжидающе молчал.
— Если до звонка кто-нибудь напишет на доске сто исторических дат, получит «пять» в четверти. Есть желающие?
— А если не напишет? — спросил кто-то.
— «Двойка» в четверти, — усмехнулся историк. — Как говорится: или пан, или пропал.
— Любые даты писать можно? — спросил Робка.
— Хочешь рискнуть? Любые.
Робка встал и не спеша направился к доске.
— Пока он писать будет, мы с вами поговорим о начале первой мировой войны…
Голос учителя постепенно затихал, и наконец Робка остался в полной тишине. Задумавшись, держал кусок мела. Потом начал быстро писать, постукивая мелом о доску. Историк рассказывал о первой мировой войне и время от времени оглядывался на Робку. Тот писал, не останавливаясь, мел крошился, сыпался на руку, на пол, росла колонка цифр. Вдруг взгляд Робки упал на окно, и то, что он увидел… Неужели ему показалось? Робка шагнул к окну…
Нет, он не ошибся. Через переулок, напротив школы, стояли Милка и Гаврош: Они о чем-то разговаривали. Вот Гаврош взял ее за руку и почти насильно повел за собой, но Милка вырвала руку, остановилась. Гаврош пошел на нее, сжав кулаки и говоря что-то угрожающее, а Милка, видно, отвечала, отчего Гаврош злился еще больше. Потом Робка увидел Вальку Черта. Он стоял в нескольких шагах от них, на углу бревенчатого двухэтажного дома, засунув руки в карманы и покуривая папиросу.
— Так что, как видим, первая империалистическая война была несправедливой со стороны всех воюющих государств… — рассказывал историк.
Богдан, Костя и другие ученики с недоумением смотрели на Робку, неподвижно стоящего у окна. Почему он не пишет?
— Звонок скоро, козел, чего стоишь? — прошипел Богдан.
— Богдан, может, ты хочешь написать сто дат? — спросил историк.
— Я? — испугался Богдан. — Я не-е…
— Тогда молчи и слушай. Или двойку схлопочешь.
Робка увидел, как Гаврош ударил Милку по лицу наотмашь. У Милки даже голова дернулась назад. Робка издал горлом непонятный звук и ринулся из класса.
— Шулепов, ты куда? — только и успел спросить историк, потом вздохнул и вывел в журнале напротив Робкиной фамилии жирную «двойку». Потом встал и подошел к окну. И следом за ним все ученики кинулись к окнам.
…И все увидели плачущую девушку на другой стороне переулка. А над ней нависал парень и выговаривал что-то злое, сжимая кулаки.