Когда уселись в вагон, тучный спутник Русселей имел довольно жалкий вид. Его донимала жара. Он то снимал шляпу и промокшим насквозь платком вытирал лоб, то махал ею перед носом, словно веером, то снова надевал шляпу и стойко пытался не обращать внимания на стекающие по вискам струйки пота, но не выдерживал, и опять из кармана появлялся платок, а шляпа превращалась в веер.
Управляющий был весь занят неравной борьбой с тропическим солнцем, и ни на что другое, даже на разговоры, он был не способен.
Но Руссели, видимо, не особенно обижались на «то, что оказались предоставленными самим себе. Джон Руссель и его супруга смотрели в окно и тихо переговаривались.
На линии господствовали довольно патриархальные порядки. Поезд полз медленно и, помимо многочисленных станций и полустанков, останавливался где и когда угодно, и пассажиры имели полную возможность наслаждаться видами, открывающимися из окон вагона.
Миновав пригородные поля таро с легкими хижинами гавайцев, дорога пошла болотистыми низинами вблизи огромного залива.
Здесь живут китайцы. Среди нежных ярко-изумрудных рисовых полей тут и там разбросаны украшенные иероглифами китайские фанзы. Рисовые поля и фанзы… И только кое-где вздымающиеся необыкновенно длинные темные и гибкие стволы кокосовых пальм, увенчанных круглой кроной, разрушают иллюзию совершенно китайского пейзажа.
По мере движения на восток местность становится хол-мистей и на смену рисовым полям появляются плантации.
Мелькнет домик европейца, окруженный парком из пальм и олеандров. Покажется и скроется плантация прославленных гавайских ананасов. Эти белые и чрезвычайно ароматные ананасы намного вкуснее цейлонских и американских.
Но вот вокруг насколько хватает глаз — до самого горизонта, до гор, то зеленых, то бурых, постоянно завершающих островной пейзаж, — раскинулось однообразное зеленое море грубого коленчатого камыша, раза в два превышающего рост человека. Это сахарный тростник.
Пошли сахарные плантации.
Высокая грязно-красная фабричная труба, поднимающаяся среди плантации, да кучка бедных и грязных лачуг — жилища рабочих — вот и все, что нарушает однообразие зелено-желтого моря тростника.
Поезд был в пути уже около часа. Мистеру Гесслеру стало лучше. Он искоса рассматривал Русселей и чувствовал себя несколько неловко: его начал мучить многовековой инстинкт гостеприимства, непременно требовавший хоть какого-нибудь проявления внимания к спутникам.
Но мистер и миссис Руссель не замечали взглядов Гесслера.
В конце концов Гесслер не выдержал и, мотнув головой в сторону плантаций, хриплым голосом произнес:
— Нигде в мире тростник не содержит в себе столько сахару, сколько гавайский.
Но сказав это, Гесслер почувствовал себя еще более неловко и добавил:
— Впрочем, зачем я вам это рассказываю. Конечно, это давно известно вам по книгам…
Руссель повернулся к Гесслеру и очень серьезно сказал:
— Во время моих путешествий мне не раз приходилось жить в странах, с которыми я предварительно знакомился по книгам. И знаете, большинство этих описаний оказывалось вроде тех изображений, какие получаются, когда смотришь в выпуклое зеркало: в середине него вспухший до размеров диковинной груши нос, рот до ушей, а уши вместе со лбом исчезают в отдалении. Самого себя не узнаешь!
— Это понятно, — обрадовался Гесслер возможности завязать разговор. — Большинство путешествующих судит о стране по тем впечатлениям, какие доступны им из окон вагонов.
— А жизнь, — подхватил Руссель, — чужая жизнь вовсе не такая простая вещь, чтобы о ней можно было судить с высоты птичьего полета. Диковинного и интересного во всякой стране много: обнять все невозможно. Вот и получается, что в книгах нам представляют все редкостное, праздничное, так сказать, казовое. Не жизнь, а сплошной праздник. Но из семи дней недели шесть проходят в будничных условиях, а в буднях-то как раз и объяснение и разгадка всей жизни страны. Если бы я начал описывать Гавайские острова, то начал бы не с общего описания, не с их столицы, не с архитектурных памятников и курьезов природы, вроде вулкана Мауна-Лоа, а с будничной жизни гавайского села. Например, хотя бы с Вайанае…
— Да, Вайанае весьма характерный для Гавайских островов поселок, — сказал Гесслер.