— Вероятнее всего — утечка от нас.
— Наседка, значит. И не из рядовых, — господин отпил боржоми, стараясь быть приличным, рыгнул про себя и распорядился: — Займись этим.
— Уже занялся.
— Даю три дня.
— Не знаю, успею ли.
— Должен. У нас всего-то восемь дней.
— Может, перенесем и место, и время? — робко предложил клерк. — Все без шума и ненужных следов…
— С этими фраерами расправиться надо так, чтобы те, кто их к этому аккуратненько подтолкнул, задрожали как собачьи хвосты.
— Значит, готовимся к встрече по первому разряду?
— А это уже не твоя забота, — решил господин, но, заметив, что клерк сильно огорчился, добавил: — Просто это не по твоему профилю, милок. Это все равно, что микроскопом гвозди забивать.
— Я вам сегодня больше не нужен? — приободрился клерк. Господин наконец-то улыбнулся и сказал:
— Иди, отдыхай. Хорошо поработал. — Дождался, пока клерк допил и слез со стульчика, и присовокупил: — Завтра скажешь начфину, что я распорядился увеличить твое жалованье с первого мая в полтора раза.
— Но уже же июнь! — радостно вскричал клерк.
— С первого мая. Иди.
— До свиданья, — сказал клерк. Не поворачивая головы, господин кивнул и, помолчав, приказал сидевшему рядом и слышавшему все старшому:
— Займись ты. Серьезно займись.
Тот, что помоложе, и не заметил их: так ему везло. И только почувствовав на своем плече холодную ладонь господина, поднял голову. Вскочил, доложил:
— Выигрываю!
— Вот и молодец, — похвалил его господин и уселся в освободившееся кресло. — Ну, шагайте. Дел у вас невпроворот. А я проигрывать буду.
И снова поставил на зеро.
Она стояла у французского окна — стеклянной стены — и, щурясь от лучей уже невысокого солнца, через обширную террасу смотрела на нетронутый и оттого прекрасный сосновый бор. Стояла неподвижно и смотрела неотрывно. Абсолютно голая. Потом спросила, не оборачиваясь:
— Разделся?