Я знал также и то, что наша политика неузнаваемо изменилась, смягчилась по сравнению с тем временем, когда Тедди Рузвельт пригрозил смертью всем виновным в гибели американских граждан за границей и привел эту угрозу в исполнение. В наше печальное время ни один американский гражданин за рубежом не может рассчитывать на защиту Государственного департамента. Мы сознательно лишили своих солдат конституционных прав, призывая их в армию и посылая, не спросив их желания, в чужие страны. Мы до сих пор позволяем красным китайцам держать в плену сотни наших парней, захваченных почти десять лет назад в Корее. Мы даже пальцем не шевельнули, чтобы их вызволить. Я с холодным удовлетворением осознавал, что вел себя как свободный человек, как американец. Но я не мог искренне похлопать себя по спине. Гнев мой был скорее рефлексом, а не мужеством. И если нам с женой придется отправиться в советский лагерь, то гордостью там сыт не будешь.
Я начал ожидать стука в дверь - того самого, означающего, что следующим твоим адресом будет Воркута или Караганда. Сам адрес значения не имеет. Ты уже никогда больше не получишь писем.
Страх мой имел под собой основание. Я читал "Невиновного посла" Филипа Уайли и знаю, что случилось с его братом. И живо припомнил книгу Кравченко "Я выбрал свободу".
Но стук этот так и не раздался, потому что политический климат, созданный новой pravdой, можно было выразить фразой: "Мы больше сожалеем, чем сердимся". На следующее утро, 6 мая, нам снова велели явиться в кабинет директора. Но мы решили держаться вызывающе и отказались. В конце концов нам разрешили взять билет на самолет до Ташкента.
Эта pravda продолжалась 12 дней, пока Хрущев не сделал невозможной намечавшуюся встречу на высшем уровне и не сообщил новую pravdu.
Мы прибыли в Ленинград как раз в тот день, когда города достигла весть о том, что встреча не состоится и что президент Эйзенхауэр отменил намеченную поездку в СССР, а Хрущев возвращается в Москву через Восточный Берлин.
Климат внезапно сильно похолодал.
Месяцем раньше в Москве мы познакомились с двумя русскими в первый же день, едва вышли на улицу. Мужчина был техническим переводчиком, а женщина куратором музея. Они были очень дружелюбны и провели с нами почти три часа, задавали вопросы об Америке и охотно отвечали на вопросы о Советском Союзе. С того дня такое случалось почти ежедневно, случайные знакомства с советскими гражданами завязывались у нас на улицах, в парках, в ресторанах, в театральных антрактах, буквально везде. Все они с интересом расспрашивали об Америке, были очень дружелюбны и необыкновенно вежливы. Подобное отношение отдельных советских граждан к отдельным американцам продолжалось все время, пока действовала первая pravda, и закончилось 6 мая. Во время второй pravdы (той самой "Мы больше сожалеем...") оно лишь незначительно смягчилось.
Парижская пресс-конференция Хрущева породила новую pravdu. С того момента, когда мы прилетели в Ленинград, и вплоть до дня нашего отлета в Хельсинки ни один советский гражданин, за исключением сотрудников "Интуриста", исполнявших свои профессиональные обязанности, не заговаривал с нами ни при каких обстоятельствах. Ни один.
Имея дело с "Интуристом", всегда трудно понять, возникают ли твои затруднения от вездесущей секретности или же из-за намеренного обструкционизма. В Ленинграде нам сразу стало ясно, что "Интурист" теперь просто НЕ ЖЕЛАЕТ нас обслуживать. Даже носильщик, относивший в номер чемоданы, вел себя неприлично.
На первый день у нас был запланирован визит в Эрмитаж - один из величайших художественных музеев мира. Запланирован на этот день и на это время еще в американском представительстве "Интуриста".
К назначенному времени наш гид (вы обязаны его иметь) не вызвал машину.