— Чудачка. Разве ж так делают? С бухты-барахты не пошлют на фронт…
— Значит, вас пошлют еще не скоро? — спросила она оживляясь, и надежда просветлила ее лицо.
— Да, еще день-два наверняка пробудем здесь, — ответил он таким тоном, словно день-два были великим сроком.
— Все равно, это так скоро! — вздохнула она.
— Ничего. Не я один еду — все.
Родители Иринки были дома. Отец только что вернулся со смены и отмывал под умывальником черные от мазута руки.
— Ну, едем на фронт?
— Приходится, — сдержанно ответил Крутов.
— Да, война предстоит серьезная. Большими силами ломит, проклятый…
— Будем воевать, Сергей Иванович.
— Пришло, пришло, видно, ваше время испить чашу… Главное, духом не падать, потому что хуже этого на фронте быть ничего не может. Кажется, совсем конец пришел, а ты держись, веру не теряй, глядишь, и жив остался, и дело от этого выиграло. На войне не столько сила, сколько этот самый дух решает. Вот я на первой германской чего не натерпелся: и в окопах мок, и вшей кормил, и в атаки ходил, а ничего, пронесло. Опять же потом гражданскую всю как есть прошел, какого тоже лиха только не повидал, а победили, потому что крепкую веру в себе на этот счет имели. Слов нет — тяжело, многие назад не вернутся, многих перекалечит, много слез будет пролито, так ведь другого выхода нет, как только драться, потому что Отечество… — Он произнес это слово раздельно, выделив его из всей своей речи. — Без Отечества человек не может. Мы, старики, свое дело исполнили, отстояли Россию от германца, от всякой другой нечисти, теперь ваш черед. Ваше время — вам жить, вот и смотрите, как лучше, думайте…
Крутов слушал спокойную и умную речь Сергея Ивановича и думал: как же так, он, грамотный, считал себя умнее простого рабочего, у которого вся жизнь прошла за верстаком и тисками, а вот ходил и света не видел за своей любовью, мучился, когда на свете есть дела поважнее. Видно, одной грамотности мало, чтобы взять верный курс.
— Спасибо, Сергей Иванович, за добрый совет! — сказал Крутов растроганно. — Будем и мы свой долг выполнять, чтобы потом никто не корил.
Мать Иринки втихомолку всплакнула и потянула мужа в другую комнату:
— Хватит тебе болтать, старый. У детей есть о чем поговорить окромя войны…
Их оставили на кухне одних. Крутов взял Иринку за руки, и они молча посмотрели друг на друга, словно хотели увидеть такое, что скрыто у каждого в душе за семью замками. Их глаза говорили больше, чем они могли сказать словами.
— Что же мы будем делать? — шепнула наконец Иринка.
— Слышала, что говорил отец, — ждать и надеяться.
— Это будет очень долго, да?
— Не знаю. Наверное…
— Все равно, я буду ждать тебя сколько угодно, хоть всю жизнь…
Он уткнулся лицом в ее мягкие волосы, закрыл глаза. Вот так бы стоять хоть целую вечность, вдыхая родной, щемяще милый запах волос, только бы не было разлуки, только бы не надо было отвечать на вопрос, на который невозможно ответить ни согласием, ни отрицанием. И то и другое больно…