Эти мысли были настолько злыми, чужими и кровожадными, что он вздрогнул и замотал головой, тут же отозвавшейся сочной, с искрами, болью. Кого покарать? Карать?! Кого, как, зачем? Что за бред-то! Кого он покарает, он, еле поднимающийся на пятый этаж и задыхающийся от отдышки? Он, последний раз лет пятнадцать назад вяло колотивший дерматиновое тело боксерского мешка, а не бивший, не всаживающий в него хлесткие удары? Кому он что воздаст, сам себе, наедине, честно признающийся, что духа у него толком то и нет, да и вообще трус он обыкновенный, среднестатистический? Тряпка предпенсионного возраста, каратель недоделанный. Да у него даже черной футболки с черепом во всю грудь и то нет!
Но что-то внутри него с этим не соглашалось. Не знакомое ему, неизвестное. Но как ни странно, не возникало чувства, что это для него и новое и чужое. Нет, оно таилось там, внутри, за ребрами, как хмурый кот всю весну и лето пропадавший в подвальных далях, а сейчас подозрительно разглядывающий почти позабытого хозяина. И не соглашалось молча, хмуро, упрямо. Будто суровое шестилитровое двигло от 'Форда', насильно вставленное в ржавую и разваливающуюся на ходу 'копейку', расчетливо примеряется к раздолбаной ходовой и испуганно прячущемуся за глушитель ведущему валу. И об этом стоило подумать, стоило поразмышлять. Долго и вдумчиво. А пока надо поправить подушку, потому что этот комковатый кусок ваты, он...
Но этого он не сделал. Родион Сергеевич Роговец, пятидесяти трёх лет от роду, ведущий инженер техотдела, женат, двое разнополых детей, не привлекался и никогда и нигде не был, уснул прямо так, полусидя, с недоеденной долькой мандаринки в руках. И сон его был глубоким и здоровым.
-Ну что ж, Роговец, вы меня прям радуете. Динамика вашего выздоровления просто превосходна. Хрипов в легких нет, температура и давление в норме. Могу смело предположить, что по окончанию курса антибиотиков мы можем готовить вас к выписке. Головные боли больше не беспокоят? Как нога? Как стул и аппетит?
-Все отлично доктор. Спасибо вам. Ем хорошо, болей нет. Может, вы меня послезавтра выпишите? Как раз выходные наступают.
-Послезавтра? Ну... Что же, это возможно. Светлана Антоновна, если я не ошибаюсь, курс уколов у Роговец заканчивается сегодня?
-Да, Рудольф Вениаминович, сегодня.
-Ну, тогда не вижу никаких препятствий. Готовьтесь к выписке, Роговец. Светлана Антоновна, сделайте ему общий анализ крови и если все в норме, готовьте документы. До свиданья, Роговец, и более не простужайтесь. Не в вашем возрасте.
-Спасибо, доктор, я буду беречь себя.
Дверь в палату хлопнула, закрываясь за лечащим врачом со свитой, терпеливо ждущая окончания обхода сестра-хозяйка громко кашлянула и сварливо потребовала:
-Ну, раз тут все здоровые, то давайте, шагайте в курилку! Палату мыть будем!
Родион Сергеич пожал плечами, коротко переглянулся с соседом по койке и, нашарив на полу тапки, зашагал к выходу. Но в курилку не пошел, не хотелось.
-Сергеич, ты не с нами?
-Нет, спасибо, не хочу. Тут, в коридоре, побуду.
-Ну и правильно, тебе и не надо. Только харкать по ночам перестал, так и нечего выздоравливающий организм табаком травить. Может, и бросишь курить наконец-то.
Викторович, сутуловатый, кряжистый мужчина, владелец, директор и он же единственный работник своего индивидуального предприятия, шумно хлопнул его по плечу и исчез в темноте коридора. Остальные двое молча протопали вслед за ним мимо Роговца, отводя взгляды в сторону.
Не подружился он сними, не вышло. Три дня назад к одному из них заглянули друзья или коллеги по работе, черт их разберет, с кучей полутора литровых пластиковых бутылок в пакете, якобы с колой или чем-то таким же коричневым. Как презрительно бросил в никуда, глянув на тару, Викторович, 'дрянь боярышниковая с газировкой'.
Роговец сам не против иногда 'посидеть' в хорошей компании, да с нормальным коньяком под мясо или сыр хороший, но только без тупого глумливого ржача, брождения туда-сюда и попыткой нассать в раковину.
А это.... Глаза у Сырожи, худого, но с нездорово выпуклым животом, были тупы и пусты, когда он вначале вежливо попросил его не ссать в общую раковину. Сырожа даже не понял, что от него хотят, чего добиваются - нормально же все, на хрен по коридору шабриться-то по ночнику, когда вот тут есть, взял и поссал, потом смыл?! Люди ж кругом спят, больные же люди!
Потом до него дошло, скулы затвердели, в глазах что-то хищное появилось, но не взгляд царя зверей, а косой взор пса лишайного, бродячего. Слова потянул, плечи ссутулил, наклоняя голову к лицу Роговца и дурманя тошнотной вонью из-рта:
-Не нравится что-то тебе, сука ты, рогатый? Чёта, падла, хочешь?
-По еблицу он хочет, Серега! Так ведь, мунеджер сраный?