— Значит, все-таки связанной?
— Раковина, — проговорил Кеттерле, — ядровое мыло. Хорншу, я не могу себе представить такое.
Взгляд его упал на газеты, разложенные на письменном столе.
— Ускорьте проверку показаний доктора Брабендера, в конце концов он многое теряет в результате ареста. А если видимость все-таки обманчива? Не хотелось бы подвергать государственную кассу риску возмещать нанесенный ущерб. Продублируйте телеграмму в Виккерс. Мне нужны наконец их материалы.
Комиссар не оставлял надежды извлечь из давно прошедших событий хоть какую-нибудь зацепку. Но здесь его ждало разочарование.
— Я хотел бы сегодня ночью выспаться, Хорншу, — сказал он. — Вытаскивайте меня, только если произойдет что-нибудь действительно важное.
Хорншу вышел из кабинета, а вскоре и из здания, ему предстояло отправиться на Ратенауштрассе, одиннадцать, где он собирался лично наблюдать за опечатыванием письменного стола и всей документации сенатора.
Комиссар закурил сигару и склонился над дневной почтой, вскоре после четырех ему позвонил дежурный у главного входа и сообщил, что некий господин Брацелес с супругой уже здесь, они утверждают, что их пригласил старший комиссар.
— Пропустите их ко мне, — сказал Кеттерле.
Он положил трубку и тут же набрал номер фройляйн Клингс.
— Сейчас ко мне придут мужчина и женщина, — сказал он. — Я хотел бы вначале побеседовать с женщиной.
Фройляйн Клингс пропустила в дверь Зигрид Брацелес. Та была сильно напугана, годы нелегкого замужества, вечная нехватка денег да двое рано появившихся детей приучили ее от всего происходящего ожидать поначалу худшего. Она была убеждена: для комиссара не осталось незамеченным, что ее Ханс-Пауль сбрил бороду наутро после убийства, и она собиралась представить дело так, будто сама просила его об этом в то утро и он пошел ей навстречу.
Поэтому она была поражена, когда комиссар, предложив ей сесть, начал совсем с другого. Это запутало ее окончательно, тем более что никакой видимой связи между его вопросами и смертью Сандры Робертс не было.
— Скажите, сколько вам было лет, когда развелись ваши родители, фрау Брацелес? — спросил он.
— Десять. Но почему вы спрашиваете?
— Развод, очевидно, явился тяжелым переживанием для вас и вашей сестры, не так ли?
Зигрид расправила юбку и поставила сумочку рядом со стулом на полу.
— Думаю, что да. Сейчас я уже не помню все в деталях, — сказала она. — Мама очень хорошо относилась к нам, помню, они вечно спорили с папа́, потому что…
— …потому что ваш отец хотел воспитывать детей в строгости, он считал, что только строгость помогает выработать трудолюбие.
— Откуда вы знаете?
— Потому что, как правило, так бывает в любой семье.
— Да. И у нас сейчас тоже.