— Нет его, мужики! Он, наверное, к дежурному побежал, жаловаться!
— Ну, не жить ему теперь…
Трое пробежали, топая, обратно, и завибрировала под ними лестница. Витёк вышел из своего укрытия, постоял в коридоре, и пошел в свою комнату. Сел на кровать. Что же делать-то? Музыка гремит. Эти, вон, ищут. Хреново как-то все. Вдруг музыка прекратилась. Еще через минуту в дверь заглянул дежурный по общежитию.
— О! Витёк, ты здесь? Во, дела. А я мужикам сказал, что ты, наверное, к коменданту пошел… Сказал, чтобы успокаивались, а то вышибут их на хрен отсюда.
— Да я и был здесь, — поправляя очки, пробормотал Витёк. — Они ж пьяные, не видят ничего.
— Тебе в ночь? Во сколько разбудить?
— Да не надо, у меня будильник. Я еще учебники почитаю…
— Готовишься? Молодец. Ну, пока!
Дежурный аккуратно прикрыл дверь и ушел по коридору, а Витёк посидел еще минут пять на кровати, ожидая продолжения. Но наступившая блаженная тишина, отсутствие противников, пережитый стресс как-то сразу навалились на него, что он прямо в брюках завалился на кровать и спокойно, без снов, уснул.
Вечером в столовой он снова увидел ту троицу, с мрачными лицами ужинавшую за соседним столом. Они ни на кого не смотрели, но вышли вместе с его сменой и пошли к корпусам. А там старшой дал одного, не того качка, но из той троицы, Витьку в напарники, и объяснил молодым, как себя вести и кто в паре старший.
После этой ночной смены в общаге было тихо. Троица, невыспавшаяся перед ночной сменой, поработавшая в полную силу всю ночь, спала без задних ног. А Витёк, привычный уже к ночным бдениям, сидел за учебниками и ждал Колю, который обещал принести яблок и бутылочку сухого вина.
Валерка лежал в сугробе, смотрел, прищурившись, в почти черное небо, усыпанное почему-то покачивающимися туда-сюда звездами, и ловил открытым ртом медленные морозные снежинки. Над ним наклонилось чье-то лицо:
— Валер, ты еще тепленький?
— Дю-дють… Дюдють тепенький, — непослушные губы могли только блаженно улыбаться.
Толян подхватил его подмышки, пытаясь поставить на ноги. Но Валерка был крупнее его, а ноги держали плохо обоих, и Толик улегся рядом.
— Ну, тада я тоже дюдють тепленький…
Валерку поселили к Толику, который уже был к тому времени старожилом, лет шесть назад. Они как-то очень быстро спелись. Оба, вроде, городские, но что это за города районного значения в провинции — большое село. Толик был натуральным вотяком из Удмуртии.
Рыжеватые волосы, чуть красноватая всегда кожа, прямой нос, узкое лицо, но при этом широкие скулы, и на этом лице светлые глаза, цвет которых по-настоящему не знал никто, потому что Толик крепко зашибал, и глаза у него были вечно опухшими и с красными белками. А Валерку в армию призвали из родной Куеды, с юга Пермской области.
Был он высок, но не строен, как артист, а такой, мужиковистый, оплывший немного от сельской работы, с длинноватыми руками, светловолосый тоже, с толстыми губами на широком лице и с серо-прозрачными водянистыми глазами, в которые гляди — не гляди, а ничего не поймешь, что у него на уме. Комната у них была прямо напротив лестницы, и поэтому они всегда успевали первыми на ужин, и первыми оказывались готовы к выходу на прогулку. Да и любой, кто шел «в город» не мог не пройти мимо их двери, всегда распахнутой настежь, если хозяева дома.
— Ты в город?
— Ну?
— Купи бутылочку…