"А я тебе ещё раз говорю! Кстати, насчёт "Спокойной ночи!" Григорий рассказывал, как он однажды напился, и ему мужик на улице посоветовал тихо прийти домой, сказать "Спокойной ночи!" и тихо же лечь в кровать. Григорий вошёл, сказал "Спокойной ночи!" и упал около двери!" - сказал Чеки.
"Что ещё раз доказывает, что подобному монстру не место на Шарике!" - сказал Лысый.
"Это тебе тут не место! Кстати, что у тебя под тельняшкой? Шрамы-татуировки? С самого рождения на всю жизнь?"
"Если у младенца полно татуировок, то ему не место на Шарике? Похоже, ты, Чеки, расист!" - сказал Лысый.
За "расиста" Чеки хотел влепить Лысому затрещину, но подумал, не влепил и сказал: "Ладно! Пошли обратно в институт! Начинается вторая пара!"
Они снова оказались в институте. Шло черчение.
Григорий радостно бил по щеке рядом сидящего Страхова, хотя слова учительницы были обращены не к нему: "Тебе много дано природой! От рождения!"
На самом деле этому парню ничего не было дано, а Григорию всё дано! Огромное пылающее лицо, которое как ёлка: зимой и летом одним цветом.
Григорий орал: "Щас вон из окна вылетишь, пенёк! Не парень! Клоун! Убогий! (Троллейбус какой-то убогий!) А по еб.лищу?!"
Чеки тоскливо посмотрел на это и вспомнил, как этот же Григорий говорил: "В общаге классно жить!"
"Тебе, мерзавцу, везде классно жить!" - подумал и тогда и сейчас Чеки.
Но надо было как-то развёртывать свою Мудрость, своё Правило. Оно не развёртывалось, так как при Григории (народная примета) ни одно Правило не действует. Есть только ужас, холод в животе и тяжесть там же.
Ну, наоравшись, Григорий снова принялся стрелять во всех из водяного пистолета. Вот именно поэтому-то Чеки никогда не садился на паре впереди Григория! Позади - да, смотреть, как монстр бьёт студентов чертежами по голове. Но впереди? Нет, нет и нет!
Однажды сел. Так Гриша вытащил из кармана Чеки перчатки и пустил по рядам! И обозвал Чеки, когда тот попросил вернуть перчатки.
Ладно! Всё хорошее обычно заканчивается. Дико посмотрев, как Григорий прицепил на спину Лысому в Пальто записку: "Пни меня!", Чеки стал собираться домой. Хорошего по-немножку!
Лысого, конечно, тоже нельзя было оставлять тут, хотя из-за влияния Григория Лысый совсем испортился: разговаривал басом и всех презирал. Хорошо бы, конечно, ехать домой без него!
Так Чеки и сделал. Он ехал и смотрел на дома. "Сквозь грязь в окне трамвая смотрю я на дома! Я - Гриша чумовая, а попросту чума!" "А завтра вновь далёкий рейс! Я зла не помню, опять к нему приду!"
"Кстати, как пишется: приду или прийду?" - Чеки тупо уставился на рисунок босой ноги на стекле троллейбуса убогого.
И вспомнил, как студенты нарисовали свастику на доске! Это был именно тот придурок Дима, который раз пришёл в погонах и заорал Грише: "Пойдёшь в армию!"
"Это ты второй раз пойдёшь за меня!" -заорал Гриша.
А потом этот Дима "дрался" с Ревазом. Ну не дурак? Он-то свастику и нарисовал.
А на немецком у Чеки была прекрасная учительница! Умная, красивая. Реваз, было, сунулся за ней ухаживать.