Хотя я и не должен давать отчет начальникам поездов, но все-таки ответил:
- Ходил за огурцами.
Все переглянулись, а начальник поезда снова щелкнул щипцами:
- Где же огурцы?
- Выбросил.
С верхней полки сползло и шлепнулось на пол одеяло; вслед за ним показались ноги верхней пассажирки. Она плотно прикрыла дверь и сказала:
- Не выпускайте его, а то он снова сбежит.
Тут и отец пришел. Он посмотрел на меня измученным и каким-то безразличным взглядом, сел на скамейку и подпер щеки кулаками. Так он и сидел, пока поезд не тронулся. А когда колеса снова застучали, заторопились в свой бесконечный путь, совершенно ни к кому не обращаясь, сказал:
- Лучше бы я тебя в Москве оставил…
Отец следил за каждым моим шагом. Стоило отойти от двери, уже кричит:
- Куда? Сядь сейчас же на место!
Нечего сказать, жизнь настала!
А за окном все одно и то же: горы, леса и снова леса. Темные, глухие. Лишь изредка мелькнет в стороне тропинка, колодец с высоким «журавлем» да болото с черной стоячей водой.
Я взял тетрадку и начал записывать все, что со мной случилось в дороге. Но писать в поезде трудно: столик дрожит, буквы прыгают одна на другую. Напишешь, а потом и сам не разберешь, что там такое, - сплошные каракули.
Скоро показался Новосибирск. Мы с отцом сходили на почту и послали в Иркутск телеграмму. Только здесь я узнал, что в Иркутске у нас есть старинный приятель Игошин. Не у меня, конечно, а у отца. Игошин был с отцом на Первом Украинском фронте, а теперь работал в Иркутске на каком-то заводе.
- Погостим у него денек-два, - объяснил отец, - а потом поедем в Братск. От Иркутска до Братска - рукой подать.
После Новосибирска мы ехали еще почти два дня. Все пассажиры устали, то и дело поглядывали в окна и спрашивали проводника:
- Наш поезд не опаздывает?
Но всему бывает конец. Кончилось и наше путешествие.
Поезд подкатил к большому, подкрашенному голубой краской зданию и остановился. В вагон, расталкивая пассажиров, вошли носильщики. Стало шумно, все засуетились, заволновались.
- Пошли, Генка, - весело сказал отец. - Вон Игошин с цветами стоит.
Игошин расцеловался с отцом, похлопал меня по плечу, сказал «молодец» и повел нас к выходу.