- Однако, у вас лодка есть, - недовольно сказал Петр Иович Степке, - почему не переправил ребят на ту сторону?
Степка указал глазами на мешки.
- Нельзя, однако. Жулики там…
Мы рассказали, что произошло в тайге, и, в свою очередь, узнали историю нашего клада. Какие-то дерзкие жулики ограбили прошлой ночью магазин на Падуне. Найти их не удалось. Жулики будто в воду канули. Поможет теперь наше сообщение милиции или нет, сказать трудно. Но хорошо уже и то, что мы сделали одно полезное дело: клад теперь был в наших руках.
Между прочим, Комар чуть не испортил мне хорошее настроение. Когда все разместились и катер уже отчалил от берега, этот ябедник нахально сказал отцу:
- А ваш Генка пылесос выбросил…
Но отец не обратил никакого внимания на это пустое сообщение. Он обнимал меня за плечи и говорил:
- Ну, Генка, теперь у нас с тобой пойдет все по-иному. К нам приехала бабушка…
На берегу меня ждала еще одна новость: отец переехал из Степкиной избы в семейную палатку номер шесть. Кроме нас, в этой большой, с железной печкой посередине палатке жили еще двое рабочих, Комар, его отец и мать.
У всех жильцов были отдельные «комнаты» из фанерных перегородок. Вместо дверей у входа в каждую комнату висели пестрые ситцевые занавески.
У нас в комнате, или, как отец шутя называл, «кабине», было очень уютно. Кроме трех кроватей, нашлось место и для обеденного стола, стульев и даже белой деревянной тумбочки. На тумбочке весело горел электрический ночничок. По-моему, ничуть не хуже, чем в Москве. Только пальмы не было. Проводники решительно отказались пустить бабушку в вагон с южным деревом.
«Внесете только через наш труп», - заявили они.
Почти перед самым отходом поезда бабушка отдала пальму какому-то носильщику. Теперь, вспоминая об этой печальной истории, бабушка вытирала платочком заплаканные глаза и говорила:
- По крайней мере, отдала пальму хорошему человеку.
- А откуда ты знаешь, что он хороший? - спрашивал отец.
Бабушка укоризненно смотрела на отца и качала головой:
- Ну что ты говоришь, Паша! Я сразу по лицу увидела…
Бабушка очень обрадовалась мне. Обняла, расцеловала и тут же принялась стряпать.
- Это просто беда, какой худой стал! Мощи, и только!
Через полчаса на столе дымились тарелки с манной
кашей. Странно, но на этот раз каша мне понравилась - сладкая, крутая и вкусная, как мороженое пломбир. Папа посмеивался, но тоже ел с большим удовольствием. Отец мог не сомневаться - это была не последняя каша в его жизни: в углу на бабушкиных чемоданах стояли три мешочка с московской манной крупой.
Легли спать уже в двенадцатом часу. Ровно горел ночничок, неподалеку от палатки шумел и шумел беспокойный Падун. Я смотрел на бабушку и думал: пожалуй, можно теперь и ее считать добровольцем. Она добровольно приехала в Сибирь, оставив в Москве все, с чем была связана ее прежняя жизнь.