— Если ничего не придумаем для преодоления этой лучевой пушки — так и пойдём, — кивнул Ричард. — Но лучше всё-таки найти способ преодолеть одну большую угрозу, чем выкручиваться, преодолевая десяток малых. Кстати, а мы не можем подделать этот сигнал «свой-чужой»?
— Наверно смогли бы, используя ресурсы Великого Голоса. Но увы, никто не знает, каким он был, — вздохнул Б-Арзз. — Может быть, через пару десятилетий раскопок кто-то и найдёт запись правильного сигнала. Но пока таких не попадалось, я проверял.
Ричард хотел потереть подбородок, но сдержался — слишком не-марсианский жест.
Вся проблема с этой чёртовой башней заключалась в дефиците ресурсов. Будь у них побольше техники на опыты, побольше телекинетической силы или добровольцев-исследователей — он бы взломал эту защиту за полдня.
С другой стороны, уж к чему, а к ограниченности ресурсов на Пустошах привыкаешь очень быстро. После войны им не хватало абсолютно всего. Именно поэтому старые базы типа той же Сьерры оставались неприкосновенными в течение многих лет.
Пока не приходил кто-то вроде Выходца из Убежища…
— А если кинуть камень телекинезом, башня распознает, что я его бросил?
— К сожалению да. Её сканеры обнаруживают биопластик где угодно и в любом состоянии. Вернее, не сам материал, а твои мысленные усилия по его движению.
— Именно по этому психическому усилию она определяет и наличие живого марсианина вообще, и факт агрессивных действий в её сторону?
— Да, а что?
Избавиться от психического поля марсианин не может. Даже когда спит, он должен прилагать некое минимальное усилие, чтобы поддерживать себя единым целым (исключая сон в кровати-чаше). Иначе биопластик мгновенно растечётся, а клетки истинного тела погибнут от контакта с неуютной внешней средой.
— Кажется, у меня есть идея…
Спустя три часа над башней пролетел беспилотный аэростат. Высота его пролёта составляла двадцать километров, никакого оружия аппарат на борту не нёс, поэтому защитная система его проигнорировала. Как и отделившийся от него парашютик с подвешенным камнем. Тот опускался достаточно медленно, был достаточно лёгким, и не мог нанести никакого вреда даже при прямом столкновении.
Тем не менее, как только он пересёк невидимую пятикилометровую черту, небо прочертила ярко-красная прямая линия — и камень вместе с парашютом перестал существовать.
— Так я и думал. Псионические детекторы там есть, но они не единственные. Летающих предметов естественного происхождения тут достаточно мало. Поэтому любой из них, даже падающий метеорит, идентифицируется, как искусственный аппарат, подвергается проверке «свой-чужой» — и уничтожается, если проверку не пройдёт. Даже если он не идёт курсом на столкновение, и не представляет угрозы.
— Почему именно летающий, а не любой движущийся?
— А вот это я планирую выяснить следующим экспериментом…
Простейшая повозка с простейшим пружинным двигателем. С руку размером. Она тоже не могла повредить башне ни при каких обстоятельствах. Но всё равно была уничтожена. Запустивший её за границей пятикилометровой зоны Ричард, однако, остался невредим.
— Значит, на наземные подвижные объекты она тоже реагирует. Либо это та же система, что перехватила парашют, либо две разных.
— Гениальное открытие, — буркнул Б-Арзз. — И что дальше? Я вам об этом уже говорил.
— А теперь все садимся, и собираем такие же повозки… только вставляем в них редукторы-замедлители и часовые механизмы.
Как башня отличает едущую повозку от просто лежащего камня? Очевидно, что по движению. Вряд ли там стоят системы распознавания образов — во-первых это слишком сложная задача для примитивной марсианской техники, а во-вторых, противник всегда может обмануть защиту, изменив силуэт своего аппарата. То, что движется — искусственное и проходит проверку «свой-чужой». Неподвижное — классифицируется как деталь рельефа.